«Душой исполненный полёт»
Прот. Виктор Шкабурин
Этими словами нашего великого поэта можно передать впечатление от вдохновенного исполнения маэстро Курентзисом и его верными соратниками по musicAeterna произведений П.И.Чайковского, прозвучавших в одноимённом концертном зале 6 февраля сего года.
Ещё год назад я ни за что бы не поверил, что мне захочется целый вечер слушать давно набившие оскомину романтические сентеции. Но не зря же «на заре туманной юности» некий меломан удивил меня утверждением, что ему важно не что исполняется, а кто исполнитель. А теперь я и сам стараюсь не пропускать ни одного московского выступления Курентзиса в надежде сподобиться очередного художественного откровения, каков бы ни был предложенный им репертуар. И надежда эта не была посрамлена!
Свободный полёт творческой фантазии маэстро, исполненный душевного огня и заразительной экспрессии, увлекал слушателей то неистовым вихрем бурных страстей, то просветлённым созерцанием «таинственно-волшебных дум». И признаюсь, что - больше мощных оркестровых tutti cгромогласными литаврами (которые звучат у маэстро не как ударные, но – как напевно-тремолирующие контрабасы) - меня впечатлило нежное «веяние хлада тонка» (3 Царств 19, 12) в нереально-прозрачнейшем - почти на грани исчезновения – piano, подобном невесомой и почти невидимой паутинке, засеребрившейся под солнечным лучом.
Известно, что наибольшее удовольствие нам доставляет знакомая музыка, позволяющая по достоинству оценить необычный ракурс, найденный тем или иным исполнителем в своеобразной интерпретации. Но всему же есть предел! Чего можно было ожидать от столь «заезженного» скрипичного концерта Чайковского, сравнимого по популярности разве что с концертом Мендельсона!
И вдруг – потрясение: как если б мы попали в рай и удивились, что в нём всё не так, как мы ожидали. Темпы, динамика, манера, стиль – всё совсем другое, ни на что не похожее! И можно только - ещё и ещё раз - порадоваться, что Курентзис и Копачинская нашли друг друга.
Патриция – настоящее чудо! Она бесстрашно идёт наперекор любым канонам, сдирая с широко известной классики хрестоматийный глянец, подобно реставратору, кропотливо расчищающему от потемневшей олифы и позднейших наслоений красочный иконописный образ. «Мне кажется, - говорит она, - музыка это не правила, не традиции, это – сугубо личное вИдение. И только тогда оно становится интересным, и его хочется послушать». Копачинская стремится докопаться до родников ключевой воды, питающих живое творчество современного искусства. А это чревато непониманием и даже – недовольством завсегдатаев концертных залов. Недаром после восторженных оваций растроганная артистка призналась со сцены, что «когда летела в Москву, думала - вам это не понравится».
Что же могло не понравиться, а – между тем - произвело настоящий фурор?
Прежде всего, Патриция не старалась поразить нас красивым, насыщенным чувственной вибрацией звуком. Её скрипка говорила суховато-хрипловатым голосом - то жалобно поскуливавшим, то обречённо вздыхавшим о недостижимом блаженстве. После вступительных тактов оркестра (уже настороживших непривычно подвижным темпом) вместо ожидаемого торжественного полонеза вдруг послышались тихие, как бы скребущиеся звуки, в которых угадывался то ли клёкот пробуждающихся птиц, то ли порывы ветра, поддерживаемые воздушным пиццикато оркестра.
В шелестящих перекличках скрипки и оркестра чуялось дыхание весны. Прозрачная капель образовывала журчащие ручейки, сливавшиеся в мощные потоки и всё сметавшие на своём пути. Их неодолимая сила укрощалась тихими звуками сольной каденции, наполненной жалобными вздохами и хрипами, замираниями едва слышимых флажолет, завывающими глиссандо и пронзительными свистами.
Тут и не пахло романтической сентиментальностью. Тут экспрессия хлестала через край. Робкие проблески темы резко обрывались жесткими аккордами, умиротворяемыми нежными трелями скрипки, под которые начинался последний оркестровый разбег. А в финале был явственно слышен топот бегущих ног, вырвавшихся на волю.
Заключительный вихрь, взметнувшийся в оркестре, отозвался в зале неудержимыми аплодисментами. И мне показалось, что обычно нескрываемое неодобрение Теодора сменилось на этот раз его сочувственным пониманием.
Во второй – лирической – части Концерта завораживающее звучание было наполнено затаёнными вздохами, прихотливой агогикой, гибкой динамикой. Оркестр проникновенно «едиными устами и единым сердцем» шептал любовные признания. Солистка не противопоставляла себя оркестрантам, но нежно вплетала скрипичные узоры в их симфоническую ткань, расцвечивая её необычными красками.
Финал увлёк бешеным вихрем какой-то бесшабашной скачки, в самый разгар которой душа вдруг стала «грустить о небесах». Так бесконечная свистопляска современной жизни преодолевается и побеждается бескорыстной любовью, исторгающей душу из этого безостановочного круговорота злободневных дел и забот.
Излишне говорить, что исполнители заслужили бурю восторженных аплодисментов. Тронутая благодарностью зрителей, Патриция исполнила «на бис» три миниатюры. Первую – зажигательный «Жок» Георгия Лигети – она сыграла в дуете с концертмейстером оркестра – Афанасием Чупиным. Потом на пару с замечательным кларнетистом Георгием Мансуровым скрипачка исполнила третью часть из «Балетного трио» Дариуса Мийо. Ну а апофеозом её выступления стала пьеса молодого венесуэльского композитора Жоржа Санчеза, к скрипичной партии которого Патриция добавила собственные, как она сама выразилась, «слова», состоящие из уморительных выкриков, притопов, тявканья и завываний, сопровождавших с озорным юмором исполнение этого забавного опуса.
Во втором отделении увертюру «Ромео и Джульетта» и фантазию «Франческа да Римини» оркестр, конечно же, играл стоя, осуществляя свою потребность свободного творческого самовыражения. И это никакой не выпендрёж, как и босые ступни Патриции, столь присущие её яркой артистической натуре.
Ещё в советские годы в свешниковском хоре мальчиков мы обязательно пели стоя – не только на концертах, но и на будничных спевках. А босиком – не то что на сцене, но даже и в церковном алтаре – любили служить такие выдающиеся святители как равноапостольный архиепископ Японский Николай (Касаткин) и блаженный архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский Иоанн (Максимович).
На этот раз воздержусь от заслуженных похвал в адрес маэстро и его замечательных сподвижников – оркестрантов. Ведь я не музыкальный критик или журналист, обязанный делать анализ прошедшего концерта со всеми его плюсами и минусами. Моё желание – всего лишь поделиться обогатившими меня впечатлениями и радостными переживаниями.
Скажу только, что на сей раз мне досталось место у самой сцены, позволившее любоваться изумительной пластикой и мимикой Теодора. При этом пришлось пожертвовать восприятием сбалансированного оркестрового звучания, лучше слышимого из средины зала. Но – взамен того – явилась редкая возможность ощутить вблизи мощную творческую энергию, излучаемую глазами, лицом и всем обликом маэстро, уловить импульсы, исходящие из его трепетной души.
Сколь упоительно было видеть увлечённые лица оркестрантов, самозабвенно транслирующих в зрительный зал творческие намерения своего дирижёра, столь же радостно - ощущать и себя причастным к захватывающему музыкальному действу, позволяющему хоть ненадолго приобщиться к высшим духовным сферам, где невыразимые словами мысли и чувства непостижимым образом передаются от сердца к сердцу, минуя наши языковые барьеры. И это счастье – на время отрешиться от повседневной суеты, погрузившись в живительный поток прекрасной музыки, - снова и снова дарит нам маэстро Курентзис, за что приносим ему горячую благодарность и искреннюю любовь!
8 февраля 2019 г.