Благочиние Влахернского округа города Москвы

Петр и Павел – цари реформаторы

 

Меня всегда интересовало: как мог русский царевич – сын «тишайшего» Алексея Михайловича и брат благочестивейшего Федора Алексеевича – в раннем детстве, как говорится, «от младых ногтей»  заинтересоваться чужеземными  обычаями, увлечься заморской бытовой культурой, а позже – европейским военным и политическим устройством. Не будем забывать, что в момент смерти отца – Алексея Михайловича – Петру было всего  4  года. За 6 лет царствования Федора Алексеевича серьезным образованием его  младшего брата никто не занимался. Грамоте  царевича Никита Зотов, конечно, научил, но до конца жизни Пётр писал с грубейшими ошибками по принципу: «как слышится, так и пишется». В отличие от Федора и Софьи Алексеевны,  наставником которых был  поэт Симеон Полоцкий, учивший царских детей и польскому языку, и латыни, знакомивший их с европейской историей и культурой, царевича Петра никто ничему такому  не учил. Так «откуда ж у хлопца немецкая грусть»? Откуда эта неодолимая тяга ко всему чужеземному и нескрываемая ненависть ко всему исконно русскому?

         Меня совершенно не убеждали объяснения, что царевич, сам по себе, мол, забрёл ненароком в Немецкую слободу, а потом ему там так понравилось, что он стал её завсегдатаем.

         Во-первых, Пётр не мог оставаться таким уж беспризорным: как-никак он был царским сыном и вероятным наследником престола! А во-вторых, иностранцев для того и отселили на Кукуй, чтобы они поменьше общались с москвичами и не совращали православных своими ересями, бритыми лицами, куцыми одеяниями и табакокурением, за которое ещё совсем недавно-в 1634 году-полагалась смертная казнь, заменённая  Соборным Уложением 1649 года «урезанием носа»  (глава 25).

 При правительнице Софье  Петр с матерью - царицей Натальей Кирилловной - были вообще удалены из столицы в подмосковное село Преображенское.  В то время речь уже не шла о подготовке Петра к самостоятельному царствованию. Стоял вопрос о его жизни или смерти. Правительница Софья не собиралась уступать власть подросшему брату, в 1689 году женившемуся на Евдокии Лопухиной, и ставшему т.о. совершеннолетним. Не зря же Петр так испугался известия, что Софья попытается извести его с помощью стрельцов. Тут уж – кто кого!

     Понятно, что под постоянной угрозой смерти царевич вряд ли мог быть предоставлен самому себе и  без присмотра взрослых, как простой мальчишка, дни напролет шататься по окрестностям стольного града, раз за разом случайно попадая в Немецкую слободу. Кто бы ему это позволил!  И, тем не менее, Петр – первый из русских царевичей – с детских лет потянулся к  иноверцам-чужакам, к их обычаям и культуре. Лучшим другом его стал швейцарец Франц Лефорт,  первой возлюбленной – немка Анна Монс, учителем математики, артиллерии и фортификации голландец Франц Тиммерман. Как такое могло случиться?  На чём основывалось это явное предпочтение всему русскому заморских ценностей? Ответ прост, хотя историки о нем предпочитают упоминать как-то вскользь, а то и вовсе умалчивать. Все дело в родственных связях.

Глава 1 Родственные связи Петра Великого

 

     Известно, что до того, как стать царской невестой, Наталья Кирилловна воспитывалась в доме своего родственника Артамона  Сергеевича Матвеева, возглавлявшего правительство Алексея Михайловича в последние годы его царствования. Матвеев был известным поклонником Запада, знатоком европейских языков и нового воинского иноземного строя. В  юности он дослужился до майора рейтарского полка. Тесно общаясь с иностранными офицерами, которые в то время  еще не были выселены из Москвы на Кукуй, Артамон Сергеевич «заразился» от них приверженностью к европейским обычаям и культуре. Он носил европейское платье, научился говорить на европейских языках  и даже невесту себе выбрал впоследствии из шотландского рода .

     Будучи сыном посольского дьяка Сергея Матвеева, выполнявшего ответственные дипломатические поручения Михаила Федоровича при дворе турецкого султана (в 1634 году) и персидского шаха (в 1643 году) , Артамон унаследовал его способности и в 1648 году новым царем Алексеем Михайловичем был отправлен  посланником в Англию ко двору Карла 1-го. Именно там он и отыскал себе знатную невесту – герцогиню  Гамильтон.

     Согласно британской королевской Герольдии 1712 года,  Мэри Гамильтон  происходила от сэра Гилберта Гамильтона, женившегося на принцессе Изабелле – дочери короля Ирландии Эдуарда Брюсса. Его старший брат Роберт 1-й   стал  основателем  шотландского (а позднее английского и ирландского) королевского рода. На  дочери Роберта в 1315 году женился сэр Уолтэр Стюарт, сын которого  Роберт 11-й и стал родоначальником династии Стюартов. Таким образом , Гамильтоны являлись младшей ветвью Брюссов и считались после Стюартов  вторым по знатности родом в Англии.

А в Шотландии и поныне глава рода Гамильтон является первым герцогом и хранителем королевского замка Холируд.

     Как же удалось молодому дипломату из далекой (и варварской – по европейским понятиям)  Московии заполучить в жены герцогиню королевской крови? Военный историк Ю.А. Остроумов в статье «Пётр Великий – лорд Гамильтон?»  выдвинул версию, что с юной леди Гамильтон случилось нечто такое, что честь ее пришлось спасать русскому посланнику, прикрывшему « грех венцом». При этом историк почему-то уверен, что Матвеев не мог быть отцом будущего ребенка  и взял Мэри в супруги  исключительно «в интересах сложной дипломатической игры». А иначе, мол, вряд ли титулованная аристократка могла выйти за посольского дьяка, хоть и посланника русского государя (вспомним, что всего веком раньше Мэри Гастингс – племянницу Елизаветы Английской – не отдали даже за царя московитов Ивана 1У).

                                       При этом совершенно упускается из виду политическая ситуация, благоприятствовавшая этому явно неравному браку. Дело в том, что ко времени прибытия Матвеева ко двору Карла 1-го король терпел поражение за поражением от парламентской армии. Его сподвижник и родственник герцог Джеймс Гамильтон, командовавший в 1643-1649 годах шотландским войском, был разбит Кромвелем в битве при Престоне и казнен  вслед за своим королем в 1649 году, а лидером шотландских роялистов стал в 1649-1651 годах его родной брат Уильям Гамильтон. После казни Карла 1 начались жестокие преследования роялистов – в первую очередь -  родственных ему шотландских аристократов. Как во времена французской революции ( а потом и нашего октябрьского переворота), отпрыски знатных родов – Брюссы, Гордоны, Лэсли, Грэхэмы, гонимые  «круглоголовыми» пуританами , вынуждены были искать спасения за пределами Родины.

В этим условиях брак с посланником русского царя,  гарантировавший дипломатическую неприкосновенность бежавшей в 1650 году от Кромвеля герцогини, был наилучшим выходом как для Мэри, избавлявшейся от смертельной угрозы, так и для Артамона, вступавшего в родство с английским королевским домом. Что же касается отцовства ребенка, родившегося в следующем 1651 году уже по приезде в Москву, то нет ничего невероятного в том, что молодожены зачали дочку еще в Англии после венчания по местному обряду (или же во время долгого путешествия через разоренную Тридцатилетней войной Европу), но по приезде в Россию в конце 1650 года, вынуждены были таить беременность Мэри, ибо ребенок, рожденный до православного браковенчания, здесь не мог считаться законным, а мать его подверглась бы на Святой Руси позору и остракизму.  Поэтому дочку пришлось рожать втайне от «тишайшего» царя, святейшего патриарха  и  благочестивого русского общества, еще не развращенного последующим веком Просвещения, веком Петра 1, Екатерины 11, Людовика ХУ и Вольтера. Браки православных с католиками и протестантами были разрешены в России только в 1721 году. В допетровский же период жениться на инославной – значило «опоганиться», потому что в глазах православных приезжие католики и протестанты были все равно, что язычники. Во всей западной Европе ХУ11 века не было православных храмов, поэтому перейти в православие и вступить в законный брак Мэри могла только по приезде в Россию. В Москве леди Гамильтон с ее братом- герцогом Питером приняли весьма радушно, тем более, что здесь еще со времен Иоанна Грозного жили их дальние родственники – потомки Томаса Гамильтона, бежавшего в 1587 году из Англии (вместе с предком нашего поэта Георгом Лермонтом) после казни Марии Стюарт и получившего в России имя Фомы Хомутова. Видимо, поэтому и саму Мэри, нареченную в православии Евдокией, стали звать в Москве светлейшей княжной Авдотьей Григорьевной Хомутовой, подчёркивая её королевское происхождение.

     В России Артамона Сергеевича, подвергавшегося разнообразным опасностям на  больших дорогах Европы, где после окончания Тридцатилетней войны все еще бродили многочисленные шайки грабителей-ландскнехтов, ожидал теплый прием. Матвеев успешно выполнил возложенное на него царем щекотливое поручение, разорвав после казни Карла1 все дипломатические отношения с парламентской Англией за то, что пуритане "всею землею учинили злое дело: государя своего Карлуса короля убили до смерти" (Указ 1649 г.). Представители английской торговой компании были высланы из пределов России. На московскую службу Матвеев пригласил опытных военоначальников – Питера и Виллима Гамильтона, Виллима Брюсса, (отца будущего знаменитого «чернокнижника» Якова Брюсса), Патрика Гордона, приехавших в Россию  после подавления восстания за независимость Шотландии. Да и удачная женитьба Матвеева на герцогине королевской крови льстила Алексею Михайловичу, свидетельствуя о возросшем в Англии уважении к российскому посланнику, а значит, и к самому его царскому величеству.

     Артамон Сергеевич был обласкан государем, доверявшим ему все более ответственные поручения. Когда патриарх Никон, недовольный растущим влиянием иноземцев, решил  в 1652 году поселить их за городом, на впадавшем в Яузу ручье Кукуе, именно Матвеев руководил основанием немецкой слободы с европейским устройством улиц и домов и протестанской кирхой. В 1654 году он был представителем царя на Переяславской раде, обратившейся  к Алексею Михайловичу с просьбой о воссоединении киевской и московской Руси. В 1666-67 годах - сопровождал восточных патриархов на московских церковных  соборах, низложивших патриарха Никона, но одобривших его реформы, положившие начало церковному расколу. В 1669 году Матвеев заменил ушедшего в отставку и принявшего монашество А.Л. Ордина-Нащекина сначала во главе Малороссийского, а затем (с 1671 года) и Посольского приказа. Немалую роль в его стремительном служебном восхождении сыграла и женитьба Алексея Михайловича в том же 1671 году на воспитаннице и – как считалось – дальней родственнице Матвеева Наталье Нарышкиной.

     В год свадьбы он, как и отец невесты – Кирилл Полуэктович, был возведен в думные дворяне. На следующий, 1672 год, в честь рождения царевича Петра, Матвеев получил чин окольничьего, а с 1674 года был поставлен царем во главе правительства, получив почетный титул «ближнего боярина великого государя». Поставленный ещё и во главе аптекарского приказа, Матвеев оберегал здоровье царя и открыл в Москве первую общедоступную аптеку.

     В доме Артамона Сергеевеча и Авдотьи Григорьевны постоянно бывали иностранцы. Там все было устроено на западный манер: и мебель, и картины фряжского письма, и зеркала, висевшие по стенам, и огромная библиотека, и привезенные из Германии напольные часы, удивлявшие современников великолепным боем. Домочадцы и слуги Матвеева были одеты в европейскую одежду. В его семье было принято говорить на английском (родном для его жены) и голландском (тогда – международном) языках. Сын Матвеева-Андрей- первым из русской знати начал стричь волосы на европейский манер, в то время как бояре и князья ещё по татарскому обычаю обривали головы наголо, как это видно на парсунах ХVII-го века (например, князя Михаила Скопин-Шуйского или царя Фёдора Алексеевича). Авдотья Григорьевна и ее воспитанница Наталья не прятались, подобно русским боярышням, на женской половине, а выходили к гостям и свободно общались с ними, да и сами они часто навещали родственников в Немецкой слободе. Связующим звеном между Матвеевыми и Нарышкиными стала племянница Авдотьи Григорьевны, дочь её родного брата Питера  Евдокия, названная так, видимо, в честь своей высокородной тетки, может быть, ставшей ее крестной матерью. Эту Евдокию Петр Григорьевич Гамильтон выдал замуж за незначительного тарусского дворянина Федора Полуэктовича Нарышкина, племянницу которого - Наталью  Кирилловну - и взял в свою семью на воспитание А.С.Матвеев. Спрашивается – почему? Понятно, если бы она осталась круглой сиротой. Однако, у Натальи были живы-здоровы не только родители, но и вышеупомянутые дядя с тетей. Другое дело, если б у Артамона и Авдотьи не было своих детей, и они, страдая от бесплодия, решили удочерить бедную родственницу. Но вспомним, что Наталья родилась в августе 1651 года, т.е. чуть больше, чем через полгода после приезда Матвеевых в Москву. Вряд ли новобрачные не мечтали о собственных детях, которые, действительно, родились позднее (во всяком случае, известен их сын Андрей и внучка Мария). Да и Нарышкины к тому времени, по всей видимости,  еще не успели войти  в родство с Матвеевыми. Авдотья Петровна Гамильтон должна была в то время находиться в детском возрасте. Известно, что в последствии она, подобно боярыне Морозовой и княгине Урусовой, стала фанатичной приверженицей старой веры, была за это сослана в Алатырский уезд, бежала оттуда в Арзамас, постриглась в раскольничьем скиту в монахини с именем Деборра, а в 1684 году снова арестована и заточена в монастырь. Вряд ли шотландка, бежавшая с отцом и теткой от религиозно-политических гонений, стала бы так уж тонко разбираться в различиях православных обрядов, чтобы положить за них жизнь. Для этого надо было родиться  уже в России, или – по крайней мере – с детства быть воспитанной в строгой православной вере. А значит, со времени приезда в Москву Мэри и Питера должно было пройти определенное время.

     Как уже упоминалось, в исторической литературе встречаются сведения, что по приезде в Россию Авдотья Григорьевна родила внебрачного ребенка. Что же это был за ребенок и куда он потом подевался?

     Ко времени рождения Натальи в 1651 году ее шотландская тетя Евдокия Петровна вряд ли могла успеть выйти замуж за  будущего дядю Федора и войти в родство к Нарышкиным. Тогда возникает вопрос: почему же из всех детей Кирилла и Анны  именно Наталью (при живых-то родителях!) взяли в свою семью молодожены Матвеевы? Если сопоставить даты приезда, браковенчания Матвеевых и рождения Натальи, то ответ напрашивается сам собой. Зачатую в ноябре 1650 года добрачную дочь, нужно было приписать к семье зависимого от Матвеева дворянина. Именно так поступил впоследствии со своим незаконнорожденным сыном Пётр 1, выдав в 1725 году свою любовницу и дальнюю родственницу Марию Андреевну Матвееву за своего бывшего денщика Алексашку Румянцева. Так в последствии Елизавета Петровна оформила свою незаконнорожденную дочь в семью придворного врача – француза д"Арагана, отчего та позже получила в швейцарском пансионе наименование княжны Дарагановой (в немецком произношении-Таракановой) , а после возвращения в Москву- приняла в Ивановском монастыре ангельский образ с именем Досифеи и была погребена в родовой усыпальнице Романовых в подклети главного собора   московского Ново-Спасского монастыря (не путать с самозванкой, заточённой Екатериной 11-ой в Петропавловскую крепость!). А детям Николая 1-го, прижитым от фрейлины Вареньки Нелидовой, послушно давал свою фамилию его флигель-адъютант П.А.Клейнмихель, обеспечивший себе этим головокружительную карьеру. Х1Х век дает нам много примеров внебрачных, но не обделенных родительской любовью детей, прославивших русскую культуру. Это поэты В.А.Жуковский и А.А.Фет, публицист А.Герцен и композитор-химик А.П.Бородин.

     Всё становится на свои места, если предположить, что «грех» Матвеева покрыл его подчиненный по рейтарскому полку выходец из рязанских дворян  Кирилл Нарышкин, карьера которого, благодаря этой важной услуге, стремительно пошла в гору. В 1663 году он уже ротмистр рейтарского полка. Потом , сменяя Матвеева становится его полковником, а с 1673 года возглавляет гусарский полк. В конце 60-х годов (заметим – еще до женитьбы царя на Наталье) Кирилл пожалован в стольники. После второго брака Алексея Михайловича он вместе с Матвеевым возведён  в чин думного дворянина, а после рождения Петра – в 1770 году- в сан боярина и окольничьего.

     Во всяком случае, другого объяснения столь быстрому возвышению Нарышкина  трудно найти. Лишь позднее, когда был устроен брак его брата Фёдора  с племянницей Матвеевых – Евдокией Петровной Гамильтон, образовалась та фамильная связь, которую можно графически изобразить на фрагменте родословного древа Нарышкиных-Гамильтон:

Петр и Павел – цари реформаторы - протоиерей Виктор Шкабурин

Из этой схемы видно, что Наталья формально приходилась внучатой племянницей Матвеевым.  Так почему же они столько сил и любви  вложили в ее воспитание?  Подозревать Матвеева в дальновидной подготовке Натальи в невесты Алексею Михайловичу, в то время счастливо женатому на Марии Ильиничне Милославской, родившей царю 13 детей, не имеется никаких оснований. Еще меньше оснований ожидать от него, заведовавшего Аптекарским приказом, коварных намерений отравить жену своего благодетеля с целью освободить место для своей подрастающей воспитанницы. Так что предположение о тайно рожденной добрачной дочери, взятой впоследствии в собственную семью на правах воспитанницы, вполне правдоподобно и расставляет все по своим местам.

   Эту версию косвенно подтверждает и тот факт, что считавшийся отцом Наталии Кирилл Нарышкин после свержения Софьи в 1689 году, когда власть фактически сосредоточилась в руках его дочери – царицы Натальи, почему-то не был вызволен из Кирилло-Белозерского монастыря, куда был насильно пострижен при Софье и откуда надеялся со временем вернуться ко двору («клобук, мол, не гвоздями прибит!»). Там он и скончался в 1691 году. Да и маму – Анну Леонтьевну, умершую еще позже – в 1704 году, ни дочь, ни внук не поторопились пригласить ко двору, получив власть в свои руки. Впрочем, психологически  это понятно: могли ли Кирилл и Анна претендовать на любовь и заботу дочери, с детства отданную ими в чужую семью? Разве им самим трудно было ее, наряду с другими детьми, прокормить и воспитать? Матерью, воспитавшей (а может, и родившей?) ее, Наталья признавала Авдотью Григорьевну Гамильтон, которая фактически ее удочерила. Оформить документально это удочерение – при живых родителях – было невозможно: тогда ведь не было ювенальной юстиции, лишавшей родительских прав! Но и без этого – формального – удочерения Наталью в семье Матвеевых растили, как родную. Ее не держали взаперти, учили западным языкам и манерам, познакомили с европейскими нравами Немецкой слободы, где жили ее родственники- Гамильтоны.

     В доме западника Матвеева его жена – шотландская герцогиня королевской крови – конечно же, пользовалась свободой,  недоступной в то время самым знатным русским женщинам, вплоть до боярынь, цариц и царевен, скрытых от посторонних взглядов теремными (почти тюремными), стенами. Именно западным воспитанием и свободой общения европейски образованная 19-ти летняя девица обратила на себя внимание овдовевшего царя, часто запросто бывавшего в доме Матвеева, которого иностранцы за глаза называли «русским Ришелье». Известно, как удивила русское общество молодая царица, дерзнувшая показаться народу рядом с царем в открытой коляске. 

     Маленький царевич Петр также провел свои ранние детские годы в этой атмосфере европейской традиции и культуры.  Под руководством первого своего воспитателя Матвеева он с ранних лет научился одинаково свободно говорить по-английски ( в семье  своей  двоюродной бабушки Авдотьи)  и по-голландски- с обитателями Немецкой слободы, где чувствовал себя с детства своим среди своих. И совсем неудивительно, что первым воспитателем к трёхлетнему царевичу был приставлен именно шотландец- Павел Гаврилович Менезиус, хорошо знавший европейские обычаи и бегло говоривший на основных европейских языках. Этот факт весьма удивлял историка Ивана Егоровича Забелина, так как обычно в гувернёры (по-русски – «в дядьки») назначались «люди честные породою, обыкновенно боярского круга». Иностранец такой важной должности никогда не занимал. Как же мог Менезиус быть допущен в хоромы малолетнего Петра?  Разве что –«под видом потехи, обученья солдатскому строю». Ведь Менезиус, возвратившийся в Москву из дипломатической поездки по странам Европы с неудавшейся целью создания антитурецкой каолиции, был назначен в 1674 году « полковником рейтарского строю 5-го полка». «Самый чин полковника,-пишет Забелин,- предполагает полк, устроенный на немецкую ногу, по образцу рейтарских полков» ( И. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 674-677). И нас уже вряд ли удивит, что первая жена Менезиуса, оказывается, принадлежала к роду (догадались? - правильно!) Томаса Гамильтона, а уж второй стала в 1677 году вдова богатого тульского заводовладельца Марселиуса (Н.Чарыков «Посольство в Рим и служба в Москве Павла Менезия»,С.Пб.,1906 г.,стр. 692.».

 Известно, что дети Алексея Михайловича, как и дети Михаила Фёдоровича, одевались в немецкое платье. Для них специально изготавливались европейские рыцарские доспехи, образец которых выставлен в Оружейной палате. Полезным подспорьем Менезиусу для назидания царевича «на немецкую ногу» служили немецкие и фряжские потешные листы, европейские карты и рыцарские повести (например, « О Бове королевиче»), как и рассказы его шотландских родственников из Немецкой слободы об оставленной ими прекрасной Родине. И.Е. Забелин называл Менезиуса «человеком, который своими наставлениями, своим влиянием не мог не оставить в воспитании ребёнка более или менее заметного следа.» (там же, стр.674). Он оставался с Петрушей во всё царствование Фёдора Алексеевича и был удалён от царевича только в правление царевны Софьи в 1682 году.

         Именно в эти нежные (от 3-х до 5 лет) годы были заложены основы  личности Петра, сформировавшие его устойчивую тягу к европейским ценностям: науке и технике, культуре и быту. После смерти Алексея  Михайловича и ссылки А. С. Матвеева учителем 5-летнего Петра был назначен дьяк Никита Моисеевич Зотов, учивший царевича грамоте, русской истории и церковному пению.

При царевне Софье образование Петра было совершенно заброшено. Зотова от него ещё в 1680-м году удалили, отправив посланником к крымскому хану, а других учителей не дали. Неудивительно, что деятельный отрок сам искал себе учителей, которых и обрел в Немецкой слободе. От голландца Франца Тиммермана он научился пользоваться астролябией и другими инструментами. Другой голландец – Карштен Брандт показал, как управляться с парусным ботиком. В Преображенском   и Семеновском царевичем создавались «потешные полки», выучку которых он поручил опять – таки иностранцу Францу Лефорту, ставшему вскоре ближайшим другом Петра.                                    

              Кстати, само это имя – Петр – не носил ранее ни один из русских царей. Имя  -  обычно по святцам – простолюдинам нарекал батюшка в день их рождения или крещения. Но среди аристократии, а тем более – в царской семье – было принято давать новорожденным младенцам имена усопших сродников, память о которых сохранялась таким образом из поколения в поколение, из рода в род.

     Вспомним, что среди российских самодержцев было шесть Иоаннов, четыре Василия, по три – Федора, Петра и Александра, два Николая и две Екатерины. Странно, что никого из царствовавших Романовых не назвали именем родоначальника династии. Хотя позже именем Михаила нарекали младших сыновей Павла 1-го, Николая 1-го и Александра 111-го.

     Что же касается небывалого в царской семье имени Петр, то его могла дать своему первенцу только сама царица в память о своем двоюродном деде – Петре Григорьевиче Гамильтоне. Во всяком случае, другого Петра среди ближайших предков не видно.

 Иногда при крещении младенца называли в честь почитаемого крестного отца.  Но крестным у царевича Петра был его старший брат Феодор Алексеевич. Ну, а день его рождения пришелся на память преп. Исаакия Далматского, благодаря чему в Петербурге был впоследствии заложен собор с редким для России названием – Исаакиевский! Днем же крещения царевича был выбран праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла, принявших мученическую кончину в Риме. К чему бы это? Ведь наречению имени и крещению придавалось в то время столь важное значение, что никаких случайностей не допускалось. Выходит, что имя царевичу нарекли действительно в честь шотландского брата Авдотьи Григорьевны, воспитавшей в своей семье – вместе с Артамоном Сергеевичем – будущую царицу, и фактически заменившей ей в детстве родную мать.

     Нет никаких сомнений, что впоследствии, когда А.С.Матвеев впал в немилость у нового царя и подвергся ссылке, а потом и вовсе в 1682 г. был растерзан взбунтовавшимися стрельцами, вдовствующая царица оказывала постоянную помощь и поддержку своим шотландским сродникам, лишившимся своей главной опоры. Осиротевшего сына А.С.Матвеева – Андрея, ещё ранее - в 1672 году - потерявшего мать, Наталья Кирилловна взяла в свои хоромы и, наряду со своими братьями (родными – Львом, Мартемьяном, Фёдором и двоюродными – Василием, Андреем и Семёном, а также –княжичами Андреем Черкасским, Василием Мещерским, Иваном Голицыным и Иваном Стрешневым), в чине стольника ввела в ближний круг царевича в качестве «робяток» для его детских игр (там же, стр.672). Эти-то «робятки» позднее станут ядром первого « потешного»  преображенского полка. Сам же Андрей Артамонович пойдёт по дипломатическим стопам отца и деда. В составе Великого посольства он отправится с Петром в Голландию, а после его  отъезда ( с 1699 г. по 1705 г.)  останется в Антверпене полномочным послом. После  будет российским посланником  в Париже – при дворе Людовика ХIV-го (1705-1706 гг.), в Лондоне (1706-1712 гг.) и в Вене (1712-1715 гг.). При отъезде из Вены возведён Карлом VI-м в графы Священной римской империи германской нации, а по возвращении в Россию станет тайным советником и сенатором.

           А тогда, при правительнице Софье, фактически узурпировавшей власть в государстве, саму вдовствующую царицу вместе с будущим императором удалили от царского двора,  сослав в подмосковное село Преображенское. Сводная сестрица не скрывала своей вражды к сыну ненавистной мачехи и всячески старалась его извести. Понятно, что маленькому Петру внушало ужас и отвращение все, что исходило от московского двора. И- наоборот – опорой и утешением служили друзья по несчастью – опальные родственники – шотландцы, жившие в Немецкой слободе. Там Петра принимали, как родного, поддерживали и баловали в качестве будущего властителя России. Как было не проникнуться искренней симпатией к этим улыбчивым, непритворно-доброжелательным людям, оставившим свое отечество ради служения интересам новой Родины! Как было не полюбить их язык, их одежду, их обхождение!  Там, на Кукуе, нашел Петр преданного друга. Там встретил первую любовь и первую измену. Там, не стесняемый строгим дворцовым этикетом, научился бражничать и курить трубку. Там он чувствовал  себя вольготно и в безопасности.

     После смерти матери (в 1694 году) и старшего брата Ивана У ( в1696 году) Петр тут же собирается в поездку по Европе – доселе неслыханное дело на Руси . Ему,  видимо, очень хотелось увидеть своими глазами достижения Европы, о которых ему восторженно твердили его иностранные родичи.

     Официальной целью Великого посольства было создание антитурецкой каолиции, а частной – знакомство с политическим и экономическим устройством современной ему Европы и приглашением специалистов на русскую службу. Письма домой Пётр скреплял сургучной печатью с надписью: «Аз есмь в чину учимых и учащих мя требую!» Известно, что Петр остался не слишком доволен уровнем проектирования кораблей в Голландии и с удовольствием принял приглашение «короля Уильяма» посетить Англию. В то время Британия и Голландия были соединены в личной унии под властью Вильгельма 111 Оранского, ставшего в 1674 году наследственным штатгальтером Нидерландов, а в 1688 году в ходе  «славной революции»  свергнувшего с английского престола своего тестя короля Якова 11.

     Оставив Великое посольство во главе с Францем Лефортом и большую часть свиты в Голландии, Петр лишь в сопровождении ближайшего сподвижника Якова Брюса – отпрыска шотландского королевского рода – навестил родовое поместье Хэмилтон  в  окрестностях Эдинбурга,  побывал в Оксфорде, где встретился с сэром Исааком Ньютоном, в Гринвичской обсерватории и в Лондонском парламенте. Оперные спектакли оставили его совершенно равнодушным. А вот английские судостроительные верфи произвели на царя большое впечатление использованием подробных чертежей  и высоких  технологий.

     Путешествуя инкогнито – под именем урядника Петра Михайлова – царь избавлял себя от пышных официальных церемоний и утомительного дворцового этикета. Но в общении с Вильгельмом 111, Левенгуком, Лейбницем он не скрывал своего царского сана, а потому ни в чем не встречал отказа. Ему показывали  пушечный и монетный двор, открывали все секреты кораблестроения, крепостных укреплений, посвящали в тайны европейской политики. Сам Петр откровенно признавал себя «в чину учимых» и жадно перенимал все европейские достижения. Но при этом нельзя обойти вниманием тот факт, что для российской символики царь именно из Шотландии позаимствовал её государственные символы.  Даже высшую награду России – орден Андрея Первозванного –  который Петр учредил сразу по возвращении из Европы в 1698 году, он перенял из Шотландии, взяв за образец орден Чертополоха  (ее  герольдического символа), именовавшегося также орденом святого Андрея – покровителя страны. Можно подумать, что это – простое совпадение: ведь и на наших киевских горах святой Первозванный апостол водрузил православный крест, освятив им нашу русскую землю! Однако, о преемственности высшего российского ордена от шотландского позднее  откровенно свидетельствовал  сам Петр в орденском Уставе 1720 года: «Мы сей наш новый Орден именем святого Андрея прозвать за благо избрали наипаче и для того, что Орден Святого Андрея, яко Патрона и заступника в Шкотской земле, тамо угасился». На самом деле этот орден отнюдь не «угасился», а наоборот, после соединения Англии с Шотландией под властью Иакова 1 Стюарта вошел в число высших британских орденов, оказавшись на 3-м месте после орденов Подвязки и Бани. Точно так же – отнюдь не случайно - позаимствован был и флаг с косым андреевским крестом, служившим с эпохи крестовых походов шотландской эмблемой и образовавшим  в 1707 г. в соединении с прямым британским крестом нынешний великобританский флаг. Этот андреевский стяг Петр сделал кормовым флагом российского военного флота, а на флаге торгового флота царь повелел расположить три цвета голландского флага, слегка изменив их порядок. Завидев далеко в море этот триколор, корсары разных стран остерегались нападать на корабли самой мощной в то время державы мира, имевшей 16 тысяч судов – 4/5 мирового торгового флота.

           Именно в Нидерландах  впервые возникли Соединённые Штаты, а в Америке той поры на месте нынешнего Нью-Йорка была голландская колония Новые Нидерланды, да и сам Нью-Йорк до 1664 года назывался Новым Амстердамом!

            В Голландии 16-17 веков процветали науки и искусства. Всей просвещённой Европе были известны нидерландские философы Эразм Роттердамский, Рене Декарт и Барух Спиноза, изобретатель микроскопа Левенгук и телескопа-рефрактора –Липпершей, автор волновой теории света Гюйгенс и картограф Меркатор. Нидерландцы были законодателями европейского вкуса в живописи и музыке. Композиторы нидерландской школы- Иоханнес Окегем, Якоб Обрехт, Жоскен Депре и Орландо Лассо- создали изощрённый контрапункт строгого стиля и руководили капеллами при всех европейских дворах. А картины нидерландских художников- Босха, Брейгеля, Рубенса, Хальса, Рембрандта, Ван Дейка, Вермеера- до сих пор украшают лучшие музеи мира.

               В Англии нашему переимчивому государю пришлось весьма по нраву устроение англиканской Церкви, главой которой с 1534 года провозгласил себя король. Пётр решает и Русскую Церковь, всего сто лет назад ( в 1589 году ) обретшую своего патриарха, преобразовать подобным же образом.  

                    В ответ на сомнения английских купцов, примут ли табакокурение в России, где оно до тех пор считалось грехом, Пётр, не колеблясь, отвечал: «Я их переделаю на свой лад, когда вернусь домой!». А позже, оправдывая жестокость своих указов (многие из которых, по словам А.С.Пушкина, писаны кнутом) царь-реформатор откровенно  признавался: «С другими европейскими народами можно достигать цели человеколюбивыми способами, а с русскими не так: если бы я не употреблял строгости, то бы уже давно не владел русским государством и никогда не сделал бы его таковым, каково оно теперь. Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей!» ( сост. В.В.Бутромеев и др. Российский императорский дом. Москва, «ОЛМА-ПРЕСС», 2004 г., стр129).  Неслыханно, чтобы кто-нибудь ещё из русских царей называл своих подданных животными! Так отзываться о русских («руссишь швайн») могли только оккупанты, завладевшие глубоко презираемым ими народом.

              Складывается впечатление, что в этой полуторагодовой командировке «учимый» Пётр получил от своих духовных учителей (уж не шотландских ли масонов?) подробные инструкции: как, ослабив православную веру, подорвать национальные основы русского государства и уничтожить отечественную культуру и традиции.

     Вернувшись через 18 месяцев домой, Петр с неукротимой энергией шаг за шагом принялся исполнять эти инструкции. В день приезда - 27 августа 1698 года - Петр собственноручно стрижет ножницами бороды боярам, пришедшим приветствовать долгожданного царя. Также собственноручно 17-го сентября- рубит головы пятерым стрельцам, подавая пример своим приближенным (Меншиков хвастался потом, что отру-бил 20 голов). 23 сентября царь безо всякой вины отправляет в Суздальский монастырь  законную супругу Евдокию, лишь бы не мешала блудить с полюбовницей – немкой Анной Монс. 30 сентября он применяет жестокое новшество, привезенное из Европы – казнь стрельцов через колесование. 30 ноября распускает 16 московских стрелецких полков. А в следующем 1699 году издает указ о формировании 2-х драгунских и 27-и пехотных полков нового строя, для чего объявляется первый рекрутский набор. Одновременно с протестантскими государями Европы  царь приказывает перейти с 1-го января 1700-го года на григорианское летоисчисление от Рождества Христова, а началом года вместо 1-го сентября считать 1-е января. 4 января 1700 года приказано носить платья венгерского, саксонского и французского образца, а сапоги и шапки – немецкого. В 1705 году осуществляется переход с церковно-славянского полуустава на гражданский шрифт, приближённый к европейскому. В 1711 году - вместо отмершей Боярской думы с ее системой Приказов - учрежден по шведскому образцу Правительствующий Сенат с коллегиями по типу министерств. В 1712 году царь наперекор всем обычаям женится на простой немке Марте Самуиловне Скавронской, получившей в православии имя Екатерины Алексеевны. В конце 1714 года выходит указ ссылать на каторгу (тоже европейское нововведение) продавцов русского длиннополого платья и сапог.

     После второй заграничной поездки в 1716-1717 годах Петр вплотную берется за православную Церковь. 25 января 1721 года издается «Духовный регламент», составленный Феофаном Прокоповичем. 14 февраля на его основе из Духовной коллегии образован Святейший Синод, позже подчиненный надзору государственного чиновника – обер-прокурора, назначаемого самим императором. На робкую просьбу архиереев – разрешить выборы нового патриарха, Петр вонзил в стол свой кортик со словами: «Вот вам патриарх!». 5 июня выходит новый царский указ, запрещающий переход в духовенство из других сословий: из боярства – как митрополит Филипп Колычев и преп. Сергий Радонежский, или из крестьян, как патриарх Никон и протопоп Аввакум.  В 1721 году Святейшим Синодом дано разрешение православным вступать в брак с католиками и протестантами. Овдовевших священников и диаконов, ранее вынужденных уходить в монастырь, теперь (указом от 30 апреля 1724 года) побуждали вступать во вторичный брак и быть учителями духовных училищ. Новые монастыри открывать было запрещено, как и постригать в монахи молодых (до 30 лет) людей, а старых и покалеченных солдат велено было отправлять в монастыри на призрение монахов. Да и приходских храмов (особенно в златоглавой Москве) Петру казалось слишком много. Указом от 30 апреля 1722 года было установлено минимальное расстояние одной церкви от другой и количество дворов (от двухсот до трёхсот) в каждом приходе, а «все лишние церкви упразднить» ( Н.И. Костомаров «История в портретах» стр. 739). Новых же храмов во имя икон Божией Матери – Владимирской, Тихвинской, Казанской – тем же указом строить не разрешалось: можно было лишь в честь богородичных праздников – Благовещения, Рождества, Введения во храм и Успения.

     Если присоединить ко всему этому глумления над православными обычаями на «всешутейших и всепьянейших» соборах, пародировавших церковные обряды, и принуждение к пьянству и табакокурению на петровских ассамблеях, то становится ясно, что Петр, провозглашенный в 1721 году императором и Отцом отечества, прилагал все усилия, чтобы разрушить отечественные устои и создать на территории Руси новое государство – Российскую империю – и новое общество по европейскому образцу.

     Вспомним, как современники  ругали бедного Павла 1-го за его приверженность к прусским мундирам и прусским воинским уставам Фридриха Великого, создавшего в свое время лучшую в Европе армию, побежденную только русскими войсками. Вспомним, как  ненавидели этого « тирана»  за отмену вольности дворянства и введение для него телесных наказаний (уточним:  лишь для повинных в уголовных преступлениях), за запрет ношения круглых шляп и танцевания вальса, за солдатские парики с буклями и ежедневные учения на плацу. За все это доброго Павла называли сумасшедшим сумасбродом. Однако, разве можно сравнить сумасбродство вспыльчивого, но отходчивого Павла с неистовством Великого Петра, собственноручно резавшего пышные бороды и длинные полы своих бояр, а то и молодецки рубившего покаянные головы уже  усмиренных стрельцов! С тем же остервенелым усердием Петр обезглавил и русскую православную Церковь, лишив ее патриарха и подчинив государственному чиновнику – обер-прокурору Святейшего Синода. Петру не жаль было ни малинового звона колоколов, больше годящихся, по его мнению, на переплавку в пушки, ни тунеядцев-монахов, которых не было в трудолюбивой протестантской Европе! Государь неустанно искоренял ненавистные ему русские обычаи и традиции.  Он опирался на лично преданных ему слуг, не связанных с родовитыми русскими аристократами, или же - чужестранных авантюристов без роду и племени, целиком зависящих от царской  милости. О предпочтении иноземных военачальников и офицеров красноречиво свидетельствует тот факт, что при Петре и еще долго после него,  жалование иностранцев втрое превышало выплаты русским офицерам соответствующих чинов! Даже царицу он взял (сначала в любовницы, а потом и в жены) из самого «подлого» - как тогда говорили – звания: немецкую «портомойку», ставшую впоследствии императрицей Екатериной. А уж какие кощунства и издевательства над верой своих соотечественников вытворял Петр, веселившийся на «всешутейших и всепьянейших соборах»! Подобного безобразия не мог позволить себе ни один из русских государей, включая Петра 111, воспитанного в лютеранстве и Александра 1-го, благосклонного к  масонам. А кто из монархов мог заставить своих приближенных разрывать зубами мышцы и связки трупа на лекции лейденского доктора Боэргава в анатомическом театре Амстердама, заметив, что один лишь вид препарированного мертвого тела вызывал отвращение и тошноту у непривычных к подобным зрелищам соотечественников? Кто способен был в гневе разбить в кровь лицо своего ближайшего сподвижника, заметив, что А.Д.Меншиков во время танцев на ассамблее забыл отстегнуть свою шпагу?

     Крут бывал Петр и на расправу с помощью знаменитой дубинки, обрушивавшейся на бока, плечи и спины провинившихся придворных. Правда, апологеты Петра объясняют, что это была вовсе не дубинка, а всего лишь лёгкая тросточка с нанесёнными на ней мерами длины. Однако, попробовал бы кто-нибудь   из преемников Петра поднять руку на дворянина, хотя бы на солдата – гвардейца! Это невозможно себе  даже вообразить. Когда Павел 1 на плацу во время маршировки позволил себе тросточкой поправить выправку младшего офицера, то тот, говорят, с отчаяния чуть не покончил с собой.

 А Петру все сходило с рук!

      Разумеется, никто не собирается умалять великих деяний Петра в завоевании для России выхода к Балтийскому морю, создании морского флота и мощной реформированной армии, в развитии горнорудной и литейной  промышленности, в умножении оружейных заводов и ткацких мануфактур. Однако, не лучше ли было бы для народа и страны, если б все эти преобразования совершались с учетом отечественных традиций, а не наперекор им?  Справедливости ради, надо заметить, что Петр не только выжимал все соки из народа и страны для усиления российского государства, но не жалел для него и своих собственных сил и здоровья.

     Кстати, телосложение Петра отнюдь не было богатырским. Мы представляем себе императора по книгам и фильмам этаким гигантом больше, чем двухметрового роста, но в действительности, его фигура была далека от совершенства. Русский художник  Михаил Шемякин почти карикатурно изобразил в бронзе царя, сидящим на скамейке в Петропавловской крепости. Между тем это наиболее близкий к оригиналу портрет. Образцом для него послужила восковая « персона» императора, хранящаяся в Зимнем дворце. Ее ценность в том, что она была создана сразу после смерти Петра по меркам, сделанным с его тела еще при жизни. На восковой фигуре – подлинный мундир императора.  Лицо « персоны» вылеплено на основании посмертной маски, а голова украшена подлинными волосами Петра, остриженными во время Персидского похода. Петр изображен сидящим на стуле, благодаря чему не так бросается в глаза несоразмерность длинных, как жерди, рук и ног ( с миниатюрными кистями  и ступнями ) и непропорционально маленькой головой на узких плечах. Уродливость пропорций стала бы еще заметней, если б императора изобразили стоящим во весь свой огромный рост.  Впрочем, с детства Петр был крепким и здоровым мальчиком. Только после пережитого ужаса 1682 года, когда на глазах 10-летнего царевича были растерзаны стрельцами его близкие, лицо стал безобразить нервный тик, особенно усиливавшийся в минуты волнения и гнева, доходящего иногда до настоящих припадков. Многолетняя привычка к физическому труду выработала у Петра огромную силу: он легко сворачивал в трубку серебряную тарелку и своим кортиком перерубал на лету рулон шерстяной ткани.  Однако, к концу жизни он порядком расстроил свое здоровье не только чрезмерным напряжением телесных и духовных сил, но и постоянными пьяными гулянками, без которых  не умел снимать это непосильное напряжение. Да и семейная жизнь давала много поводов к расстройству. Старший сын от нелюбимой жены Евдокии Лопухиной (безо всякой вины заточенной в Суздальский Покровский монастырь)  беспокоил Петра привязанностью к русской старине и при рождении младшего-наследника от немки Екатерины, был лишен права на престол, а после бегства к своему  шурину – германскому императору -и вовсе приговорен к смертной казни. А ненаглядный младенец Петруша, на которого возлагались династические надежды, умер через год после смерти   сводного брата. Да и любимая женушка, ненаглядная Катрин – под старость изменила императору, вознесшему ее из грязи  в князи. И, главное,- с кем? С камергером Виллимом Монсом – родным братом той самой Анны Монс, ради которой он в молодости бросил жену и которая впоследствии изменила ему с ничтожным немецким щеголем – саксонским посланником Кёнигсеном. К столь же немыслимым обрамлениям в жизни Петра можно отнести и его позднюю связь с камер- фрейлиной императрицы Марией Даниловной Гамильтон, происходившей от Томаса (Фомы) Гамильтона – дальнего родственника Авдотьи Григорьевны Матвеевой. Эта «комнатная девка» в 1719 году была казнена за удавление блудноприжитого младенца, причём император тут же поднял за роскошные волосы отсечённую голову Марии и поцеловал её в неостывшие ещё губы со словами: «Делать нечего, сестрица, за грехи свои надо платить», а потом повелел заспиртовать её голову (как позже и голову Виллима Монса) и поместить в Кунсткамеру.

           Любовная связь с «сестрицей Мэри», казалось бы свидетельствует против их родственных отношений. Между тем известно, что неразборчивого самодержца такие «мелочи» не могли остановить. Так например, один из его внебрачных сыновей—впоследствии прославленный полководец из стаи екатериненских орлов—Пётр Румянцев-Задунайский—родился от другой дальней родственницы царя – 19-летней красавицы Марии Матвеевой (1699-1788гг.) – племянницы его двоюродной бабушки Авдотьи Петровны Гамильтон и внучки воспитателя его матери А.С. Матвеева (ещё одно «обрамление»). Если же допустить, что defactoНаталья Кирилловна всё же была дочерью своего воспитателя и потому росла в его семье вместе с младшим сыном  Артамона и Авдотьи—Андреем, то его дочь Мария по крови приходилась Петру Великому двоюродной сестрой! Тем не менее, она стала одной из его «метресс» и, по свидетельству весьма осведомлённого историка – великого князя Николая Михайловича Романова, в январе 1725 года родила от него сына. Чтобы узаконить бастарда, Мария Андреевна была в 1724 году поспешно выдана за бывшего денщика Петра – Александра Ивановича Румянцева (1680-1749гг.), благодаря этому произведённому императором из капитанов прямо в бригадиры. Крестила младенца – уже после смерти Петра – Екатерина, давшая ему имя настоящего отца, а мнимому отцу – Румянцеву – графский титул. Не оставила без милости своего сводного брата и Елизавета, при вступлении на престол пожаловавшая поручика Петра Александровича Румянцева сразу чином генерала, что положило начало блестящей карьере знаменитого полководца (Челищев Н.Ф. Моя родословная).

                 Нас не должно удивлять, что будучи искренне привязанным к «сердешному другу Катеринушке», Пётр на протяжении всей своей жизни имел много случайных связей. Дело не только в бурном темпераменте царя, который, по словам его личного токаря Андрея Нартова, «никогда не отказал быть себе от плотского сластолюбия преодолена». Зная это, Катрин сама подбирала мужу любовниц из числа своих фрейлин, чтобы не допустить усиления возможной соперницы со стороны. Дело ещё и в том, что Екатерина подолгу не имела возможности исполнять свой супружеский долг, как, впрочем, и первая жена Петра - Евдокия.

                 Мы зачастую упускаем из виду, что в патриархальных семьях ХVII-го века не предохранялись, не делали абортов и рожали детей, сколько Богу угодно. При этом детская смертность была очень высока, и половина из них, если не больше, умирали во младенчестве. Строгость православных канонов не позволяла супружеских отношений во всё время беременности, а также – в первые 40 дней после родов –до прочтения священником разрешительной молитвы. Кроме того, в периоды, свободные от беременности, предписывалось супружеское воздержание накануне воскресных и постных дней (среды и пятницы) – в эти дни не совершалось браковенчание, а также – в дни многодневных постов – Великого (47 дней), Апостольского (около месяца), Успенского (две недели) и Рождественского (40 дней), составляющих в совокупности  больше 2/3 года (около 270 дней)! Благочестивые русские люди (в том числе бояре и цари) строго соблюдали эти церковные установления, что документально подтверждено уже в наши дни компьютерной обработкой метрических книг, сохранивших сведения о браках и деторождениях. В свете этих знаний мы можем по-новому взглянуть на семейные проблемы Петра Великого.

                Известно, что женатый в 1689 году на нелюбимой, четырьмя годами старше его Евдокии Лопухиной семнадцатилетний Пётр в 1690 году становится отцом царевича Алексея. Менее известно, что в следующем – 1691 году молодая царица рожает ещё одного сына – Александра, умершего через год, а в 1693 году – и третьего – Павла, не прожившего и года. Понятно, что Евдокия, воспитанная в духе старинного московского благочестия и родившая за четыре года троих детей, вынуждена была часто отказывать мужу в исполнении супружеского долга. Понятно и то, что юный царь, не терпевший отказа своим страстям и похотям, не мог удовлетвориться  «марсовыми и нептуновыми потехами» и стал искать утешения на стороне. Гораздо более вольные нравы царили среди его иностранных родственников в Немецкой слободе, где и постов не соблюдали (у протестантов их вовсе нет, а у католиков – всего пара дней перед Пасхой) и не было отказа любым царёвым прихотям. Там и увлёкся Пётр смазливой немочкой Анной, дочерью виноторговца Монса, там нашёл себе по нраву друзей и собутыльников. Сравнение беззаботной и безотказной любовницы с законной женой, вечно «пилившей» супруга за неподобающее царскому сану поведение и постоянно пребывавшей то в токсикозе, то в беременности, то в посту, было явно не в пользу последней. Что же удивительного в том, что сластолюбивый Пётр со временем всё больше отдалялся от супруги и  «прилеплялся» к Анхен,  уже всерьёз подумывая о женитьбе на ней! Ещё из поездки по Европе в 1698 году царь просил патриарха Адриана уговорить супругу постричься в монахини, и страшно разгневался, застав её по приезде в царском дворце. Пришлось ему насильно упечь Евдокию в суздальский Покровский монастырь. Но и на Монсихе жениться не получилось: в 1702 году неожиданно обнаружилась её измена с саксонским посланником Кёнигсеном. Наказание изменницы было на редкость мягким.

Щедрый любовник оставил ей все свои подарки и даже дом, в котором провёл столько упоительных дней, и всего лишь осудил Анхен на 3-х летний домашний арест, по истечении которого позволил ей выйти замуж за прусского посланника Кайзерлинга.

                 Пётр оставался недолго оставался один. Летом того же 1702 года при взятии Мариенбурга в плен попала лифляндская крестьянка Марта Самуиловна Скавронская, служившая прачкой у пастора Глюка. Переходя из рук в руки, она оказалась в доме А.Д.Меншикова, где и положил на неё глаз сам царь. В 1703 году Пётр крестил новую зазнобушку в православную веру, а восприемником от купели (крёстным отцом) стал  тринадцатилетний царевич Алексей. На следующий год Екатерина Алексеевна родила первенца Павла, а через год – в 1705-м – ещё одного сына – Петра, причём царь уже с 1705 года стал признавать этих детей своими.  Дальнейшее известно. В неудачном  прутском походе 1711 года Екатерина не пожалела всех подаренных Петром драгоценностей для подкупа турецкого паши, заключившего с царём выгодные для русских условия мира. В благодарность за это Пётр в 1712 году, наконец, женится на ней, «привенчав» во время свадьбы и своих добрачных дочерей – Анну и будущую императрицу Елизавету, имена которых хорошо известны нам из дальнейшей истории.

Мене известно, что кроме этих – выживших дочерей, Екатерина народила ещё целую кучу детей. Если выстроить их имена в хронологическом порядке, то окажется, что со времени знакомства с царём в 1703 году и до 1718 года Екатерина почти ежегодно рожала ребёнка за ребёнком, а последнего сына – Петра – всего за два года до смерти императора. Вот их имена: Павел (1704-1707), Пётр (1705-1707), Екатерина (1707-1708), Анна (1708-1728), Елизавета (1709-1762), Наталья (1713-1715), Маргарита (1714-1715), Пётр (1715-1719), Павел (1717-1717), Наталья (1718-1725) и Пётр (1723-1723). Обращает на себя внимание, что восемь из одиннадцати детей умерли во младенчестве. Кроме Анны и Елизаветы, лишь предпоследняя дочь - Наталья – дожила до семи лет, умерев в один год со своим августейшим отцом. Бросается в глаза настойчивость, с которой раз за разом,  родители пытались сохранить в потомстве имена Петра и его любимой сестры Наталии, снова и снова давая их –вместо умерших - нарождавшимся детям. Нельзя не заметить, что Екатерина, как когда-то Евдокия, постоянно пребывала «непраздной». Однако, в отличие от первой жены, она не только не изводила мужа ревностью (пусть бы только попробовала!), но даже поощряла его супружескую свободу, предусмотрительно подбирая в царские «метрессы» собственных фрейлин в те периоды, когда сама была не в состоянии ублажать мужа. Таким образом Екатерине удавалось и сладострастие мужа утолить, и семейный очаг не угасить, что и позволило ей дождаться от Петра весной 1724 года торжественной  коронации, которой до неё не сподобилась ни одна русская царица, за исключением супруги Лжедмитрия – честолюбивой Марины Мнишек. Всё шло к тому, что Пётр сделает любимую жену своей преемницей на российском престоле. Однако, осенью того же года её властолюбивые планы чуть было не рухнули по её же собственной вине. Пётр неожиданно обнаружил, что его «сердешный друг Катеринушка»  изменяет ему – и с кем?—со своим камергером Виллимом Монсом, родным братом его первой любви – Анхен!  Виллима, конечно, казнили, обвинив во взяточнистве и других преступлениях. А саму Екатерину император пощадил, может быть припомнив, как на заре своей жизни он точно так же изменял своей законной жене с сестрой казнённого Монса. Разумеется, завещание в пользу провинившейся императрицы было Петром уничтожено, и перед ним опять стал вопрос: кому же теперь передать престол? Неизвестно, что стало бы с Екатериною дальше, но в начале следующего 1725-го года император преставился в возрасте 52-х лет.                                                        

                 В последние годы государь страдал от постоянных болей в почках, иногда настолько сильных, что не мог даже ходить. А умирал Пётр Великий в невыносимых мучениях: душераздирающие крики его слышались, говорят, даже за пределами царского дворца.

     Положив в течение всей жизни столько непосильных трудов на создание мощного государства, царь и перед смертью не мог выбрать себе преемника.  Он медлил до последней минуты, а в смертный час его коснеющая рука  не дописала самого главного – имени престолонаследника: «Все отдайте…» Кому? Одного сына – Алексея – законного наследника – царь в 1718 году свел в могилу ради другого – «Шишечки» Петруши, через год  взятого Богом. Внук Петр Алексеевич – еще был слишком мал  (хотя через два года все же станет императором). Другой внук (от дочери Анны)  - будущий Петр Федорович – еще не родился. Сердешный друг Катеринушка – изменившая Петру, заслуживала примерного наказания, а не императорского венца. Цесаревна Елисавета, рожденная до заключения брака, вообще не имела законных прав на престол , как, впрочем, и Анна, подписавшая в 1724 году с голштинским герцогом Карлом брачный контракт, по которому она и ее потомство отказывались от всех прав на российский престол. Так под конец жизни Петр оказался в ловушке, которую сам подготовил своим царским Указом о выборе наследника престола единоличной волей правящего государя. Не только сам он не смог воспользоваться этим правом, но и вверг страну в вереницу династических кризисов, когда российский престол превратился в игрушку в руках соперничавших придворных партий. Прекратить эту династическую чехарду удалось только правнуку Великого Петра – поносимому современниками и историками Павлу 1-му, издавшему Закон о престолонаследии, четко определявший его порядок вплоть до свержения династии Романовых в 1917 году.

     Павел 1 гордился своим прадедом (которому поставил памятник с надписью: «прадеду – правнук»), старался во всем ему подражать, кроме кровожадности и жестокости. В отличие от Петра, «романтический император», к сожалению, не умел подбирать себе сподвижников, не мог разглядеть двуличности в своих приближенных, По примеру Петра 1-го, он возвысил незначительного прибалтийского барона Палена, возвел его в графское достоинство, наделил высочайшими полномочиями начальника полиции и генерал-губернатора столицы. А этот неблагодарный интриган, пользуясь доверчивостью монарха, возглавил  заговор против своего благодетеля. В результате  - несчастного Павла, заботившегося не только о мощи российского государства, но – в отличие от Петра – и о благе простого народа и ради этого требовавшего службы от распустившегося при его матери дворянства, жестоко убивает кучка пьяных царедворцев. А самого Палена новый император Александр 1, возведенный  на престол убитого отца,  удаляет из столицы, чтобы не иметь перед глазами ежедневного укора своей совести.

     Царствование Павла 1-го продолжалось всего 4 года, 4 месяца и 4 дня (примерно столько же, сколько бесцветное правление Василия Шуйского), а как много он успел сделать за это краткий срок!  И сколь много мог бы еще совершить, не вмешайся в дело дворцовые заговорщики со своекорыстными интересами, оплаченными британским золотом! Вся дальнейшая история России да и всей Европы могла бы потечь по другому руслу!

                                                       Х        Х        Х

              Глава 2. Апология Павла 1-го, оболганного императора

Историки любят повторять, что их наука точная, ибо основана на конкретных датах и цифрах, событиях и документах. Они, конечно, правы - с небольшой оговоркой: доверять фактам, изложенным в исторических хрониках, мемуарах и даже летописях, написанных очевидцами, а тем более участниками описываемых событий, можно только в случае их незаинтересованности в искажении истины.

 Ведь известно, что историю пишут победители. Именно поэтому с особой недоверчивостью стоит относиться к тому, что пишут они и их сторонники о своих поверженных предшественниках ( как Екатерина II о своем якобы слабоумном супруге Петре III ) или о недостойных наследниках, отстраненных ими от престола ( как Петр Великий о своем старшем сыне от нелюбимой законной супруги, в то время, как от любовницы, а с 1712 года и венчанной жены- простолюдинки Екатерины - будущей императрицы, родился здоровый мальчик Петруша ¹, в котором счастливые родители не чаяли души). В этом смысле бедному Павлу I, оболганному с обеих сторон, не повезло вдвойне. Будучи единственным сыном и законным наследником сверженного и убиенного Петра III, он был отстранен от правления своей собственной матерью, узурпировавшей трон и назвавшей поэтому в своих записках дворцовый переворот «славной революцией»². Правда, закон о престолонаследии, установленный Петром I, позволял царствующему императору своевольно назначить преемника. Но ни сам Петр Великий, ни тем более отец Павла, свергнутый супругой, не смогли воспользоваться этой привилегией. По имевшимся в России историческим прецедентам, при восьмилетнем государе следовало бы поставить регента (как Елену Глинскую при младенце Иване IV или - совсем уж незадолго до того - А.Д. Меншикова при Петре II).

 Однако, Екатерина, не связанная никакими кровными узами с царствующей династией Романовых, даже еще и некоронованная (в отличие, скажем, от Екатерины I) супруга сведенного ею в могилу мужа, нагло отбирает отеческий трон у собственного сына, не допуская его к законному правлению не только при малолетстве, но и после достижения им совершеннолетия, вплоть до самой своей смерти!

Понятно, что это жадное нежелание расставаться со властью в самой могущественной империи того времени, надо же было как-то обосновать перед просвещенной Европой, а заодно - и перед потомками.

Вот и пошли в ход недвусмысленные намеки (это в собственноручных-то записках!) о вероятном рождении Павла в 1754 г. не от законного супруга, а от своего любовника - князя С.В. Салтыкова. Ну как не поверить столь интимному признанию! Однако, этому препятствует слишком уж заметная общность характеров, психологий и пристрастий отца и сына - Петра III и Павла I, а еще больше - наследственные черты, генетически воспроизведенные через Петра III в потомках Петра Великого: прежде всего, исполинский двухметровый рост сына Павла - Николая I и его правнука - великого князя - Николая Николаевича, командовавшего русской армией в I мировой войне.

Из этой же серии – обвинения сыночка в психическом расстройстве и умственной неполноценности, капризной сумасбродности и слабохарактерности, столь знакомые нам по ее же унижающей характеристике своего незадачливого супруга, которому даже после смерти было отказано в подобающем его императорскому сану погребении в Петропавловском соборе.

Недалекий сын никчемного отца! Разве таким можно доверить управление государством? Странно только, что дальновидная и расчетливая Екатерина Великая позволила Павлу под имением князя Северного совершить в 1781-1782 годах путешествие по Европе, блестящие дворы которой, оставили самые лестные отзывы об остроумии, образованности и воспитанности наследника, осыпаемого язвительными насмешками при дворе собственной матери! В письме брату - австрийскому императору Иосифу 11 тосканский герцог Леопольд писал, что «граф Северный, сверх больших ума способностей и вдумчивости, обладает талантом верно схватывать идеи и быстро соображать все возможные выводы из них; что он будет строг и склонен к поддержанию порядка, неограниченной дисциплины, правил и точности, что ни одним словом он не обмолвился ни о своём положении, ни об Императрице». А философ Гримм сообщал из Парижа: «В Версале казалось, что он так же хорошо знает французский двор, как и свой собственный. В мастерских наших художников он обнаруживает всесторонние знания, и его лестные отзывы делают художникам честь. В наших лицеях и академиях он показывал своими похвалами и вопросами, что не существует дарований или работ, которые бы его не интересовали» (Г, Оболенский.Император Павел 1, Москва, 2000г, стр. 141-142.). Понятно, что Екатерина хотела показать всей Европе неспособность Павла царствовать, но, к своей досаде, добилась обратного: всеобщего признания его незаурядным государем, готовым вступить в управление своей страной!

        С другой стороны, после убийства Павла Петровича теми же фаворитами и приближенными Екатерины II, подкупленными на деньги английского посла, возведенный ими на престол Александр Павлович (хоть и не желавший смерти отца) вынужден был оправдывать необходимость совершенного цареубийства. Неудивительно, что в угоду новому императору (заявившему: «при мне все будет, как при бабушке») тут же появилось множество воспоминаний, дружно порочащих царствование его отца, строго ограничившего привилегии дворянства, привыкшего при Екатерине к вольготной жизни.

Ни крестьяне, ни солдаты, об облегчении участи которых заботился Павел I, никаких записок оставить не могли, а недовольное дворянство горой встало на защиту своих интересов. В ход опять пошли знакомые обвинения убиенного царя в сумасбродстве, глупости, самодурстве и жестокости. Так, обливаемый ложью с двух сторон (предшественниками и наследниками), бедный Павел остался в истории нелепым правителем, нелепее которого можно назвать только его отца - Петра III! Но следует ли верить этим дружным нападкам современников на «нашего романтического императора» (Пушкин), последнего рыцаря Европы? Можно ли безоговорочно доверять многочисленным обвинениям недругов, недовольных восстановлением строгих порядков, заведенных еще Петром Великим, который был не меньшим образцом для Павла I, нежели пресловутый Фридрих Великий? Подобно математическим доказательствам «от противного», попробуем взглянуть на все эти обвинения не с точки зрения обиженного Павлом дворянства, а с позиций царя-реформатора Петра Великого, возвеличенного потомством, как победителя отсталых обычаев, преобразившего Россию в европейскую державу.

В принципе, все, в чем обвиняли Павла I, можно было бы отнести и к его великому прадеду. Хоть у истории и нет сослагательного наклонения, но представим «на минуточку», что Петр I был бы свергнут приверженцами  сына Алексея или же приспешниками своей жены Екатерины³, которая на склоне лет изменила ему с придворным камергером Виллимом Монсом и опасалась за свою голову не меньше, чем за отрубленную голову своего возлюбленного, показанную ей безжалостным Петром. Так вот – в случае победы противников Петра – какие обвинения, оправдывавшие его свержение, могли бы быть ему предъявлены? Точно те же самые, что и вменялись несчастному Павлу I (если не похлеще!).

Рассмотрим их по порядку. Первое, что приходит на ум - палочная дисциплина. Дескать, после екатерининской вольготной вольницы, тиран стал, говоря современным языком, «закручивать гайки». Дело в том, что хвалёный либерализм Екатерины Великой проистекал  в большой степени от ее незаконного, а потому неустойчивого положения на троне, особенно в первые годы правления. Возведенная на престол гвардией, в значительной мере воодушевленной любовником и его братьями Орловыми, она прекрасно понимала, что если станет неугодной той же гвардии, то также легко может лишиться престола, как и захватила его. Отсюда подтверждение вольности дворянства (необязательность службы государству), дарованной еще ее супругом Петром III. Отсюда и щедрые подарки (землями и крепостными) за счет государственной казны своим сторонникам и любовникам особенно при расставании, чтобы, упаси Боже,  не вызвать их открытого недовольства! Отсюда и падение нравов, о чем саркастически писал князь М.М. Щербатов. Свергнув ненавистного мужа, Екатерина нисколько не желала делить власть с другим супругом, предпочитая открытые связи со своими фаворитами и вменяя им это в государственную службу.   Взять же мужа из своих подданных ей не позволили бы свои же аристократы, согласные повиноваться вдове внука Петра Великого, но не госпоже Орловой. Впрочем, есть сведения, подкрепленные интимной перепиской императрицы, что с Потемкиным она все-таки хоть и тайно, но обвенчалась. По крайней мере, великолепный князь Тавриды, связанный этим браком, так никогда и не женился, несмотря на многочисленные увлечения и романы.

Дурной пример заразителен! Что же удивляться, что и в дворянской среде принято было открыто хвастаться любовными похождениями, а супружескую верность - чуть ли не оберегать от насмешек! Отсюда же и её мудрая дипломатичность с сотрудниками: хвалить публично, а ругать - наедине, чтобы обида или оскорбленное самолюбие не стало поводом к объединению недовольных и к созданию заговора. Сама же она весьма осмотрительно устраняла возможных претендентов на престол: отрекшегося Петра III, томящегося в шлиссельбургской крепости царя-узника Иоанна VI, свергнутого, но не убитого Елизаветой Петровной. Даже и самозванку «княжну Тараканову» выманила из Европы и уничтожила. Просто удивительно, что нелюбимого сына - наследника Павла, прагматичная императрица всего лишь отстранила, а не устранила от престола, как всех остальных претендентов на него.

Понятно, что при столь непрочном положении на троне, Екатерина была просто вынуждена избегать в правлении строгости, а тем более жестокости (кроме разве что подавления пугачёвского восстания, угрожавшего всему дворянству), хотя под видимой внешней мягкостью и либеральностью правления, чувствовалась ее твёрдая рука и несгибаемая воля. По этой же причине императрица мирилась с казнокрадством и взятками, в отличие от Петра Великого, прилюдно повесившего сибирского губернатора князя Гагарина.

Будучи по-немецки пунктуальной и удивительно работоспособной, она не могла заставить гвардейских офицеров и членов сената вовремя и регулярно являться на службу, превращая ее в некую синекуру.

Совсем другое дело Павел – законный наследник Петра III, правнук Петра Великого, терпеливо дожидавшийся своей очереди на престол при жизни Екатерины и ни разу – насколько известно – не предпринявший никаких попыток сместить свою мать, фактически узурпировавшую престол. Павел подчеркнул эту узурпацию уже при похоронах матери, заставив эксгумировать тело отца, убитого ей в угоду и похоронить их вместе в императорской усыпальнице при Петропавловском соборе.

К чести Павла I, он не казнил убийц своего отца. Всего лишь повелел одному из оставшихся в живых заговорщиков - прославленному графу Алексею Орлову-Чесменскому нести перед гробом на бархатной подушечке корону убиенного им императора Петра III. Также не мстил он и фаворитам матери, в былые годы открыто насмехавшимися над несчастным цесаревичем. Он не лишил их поместий, а всего лишь прогнал с глаз долой. Но царь почел своим долгом законного государя навести порядок там, где он был расстроен. Ничего удивительного, что начал новый император с восстановления дисциплины в гвардии, в войсках и на гражданской службе. При этом, чувствуя право на своей стороне, он не боялся вызвать суровыми мерами (как и Петр в свое время) недовольство офицеров (требованием обязательной и регулярной службы), помещиков (сведением барщины крепостных крестьян до 3-х дней в неделю), чиновников (отбыванием положенных часов «в присутствии»), генералов (возвращением на службу солдат, взятых на работы в свои поместья). В чем же конкретно выражались эти «бесчеловечные» требования «палочной дисциплины». Во-первых, в «деспотическом» требовании являться ежедневно и без опозданий на службу, которую многие офицеры, а тем более аристократы считали лишь почетной привилегией, причем, не в роскошных светских одеяниях, а в уставных мундирах.  А не явившихся - уволить со службы! Какая жестокость! Во-вторых, в любую погоду - в жару и мороз – проведение на плацу строевых занятий, повышавших армейскую боевую готовность; В-третьих, введение в армии нового обмундирования по передовому прусскому образцу с пресловутыми «буклями»; В-четвертых, запрещение записывать в полки младенцев, проходивших военную службу лишь на бумаге и незаслуженно получавших повышения в очередных гвардейских и армейских чинах.

Но разве не того же самого требовал Петр I ? Ведь именно он уничтожил стрелецкую и казацкую вольницу, преобразив все полки на иноземный лад. Справедливости ради вспомним, что начало полкам иноземного строя положил еще в 1631 г. отец Петра - Алексей Михайлович. Он же вводил без всяких протестов, как о том свидетельствовал князь Долгоруков и платье европейского образца. Да и старший брат Петра - Федор Алексеевич  (выученик западника Симеона Полоцкого) после женитьбы в 1680 г. на полячке Агафье Грушецкой, издал в 1681 г. Указ об обязательном ношении польского платья при посещении царского дворца.

Именно Петр с самого начала установил (сначала в потешных полках, ставших впоследствии гвардейскими, а потом и во всей своей регулярной армии) строгий порядок обязательного прохождения службы «с фундамента солдатского дела». Еще 16 ноября 1703 г. Петр устроил смотр 8 000 дворянских недорослей, которых распределил по полкам и школам. Причем 500 молодых князей были зачислены солдатами в гвардию. При этом имена не явившихся на смотр прибивали к виселице на всеобщий позор, и таких «ослушников» любому дозволялось грабить или даже убить (Указ от 11 января 1722 г.). Еще 20 января 1714 г. Петром было запрещено дворянским детям жениться до завершения курса обучения, а  26 декабря того же года - производить в офицеры дворян, не служивших солдатами в гвардии. Да и сам Петр служил образцом поступенного прохождения службы, начиная с барабанщика Преображенского полка, потом – урядника, бомбардира, капитана. И лишь после Полтавской победы он возложил на себя чин генерала.

Этот же принцип - последовательного получения чинов за успехи по службе, независимо от «породы», был положен в основу карьерного продвижения и на статской лестнице. 24 января 1722 г. Петр утвердил по датскому образцу «Табель рангах», установивший строгое соответствие между чинами разных категорий армейской (и отдельно-гвардейской), флотской, статской и придворной службы и продолжавший реформу своего брата Федора Алексеевича, уничтожившего в 1682 г. местничество (распределение должностей в зависимости от знатности рода).

Что касается формы обмундирования, то и тут Петр поступал гораздо круче, не церемонясь не только с военными, но и со штатскими. Вспомним, как в августе 1698 г. после возвращения из заграницы великого посольства, он лихо резал бороды боярам, явившимся к нему на прием в  Преображенское. А при случае, не погнушался и лично отрубить головы пятерым стрельцам. В октябре того же года издается указ о бритье бород по всей России. С отказчиков (оказывается, находились и такие) велено «иметь по 60 руб. штрафу». В начале 1700 года издается новый указ об одежде. Приказано: «носить платье венгерского, саксонского и французского образца, а сапоги и шапки – немецкие; всем ходить зимой в венгерских кафтанах и шубах, летом - в немецком платье». Ну а для несогласных - опять же по европейскому образцу - 10 декабря 1699 г.  введена каторга. За все эти нововведения историки хвалят царя-реформатора, а  Павла I, старавшегося всего лишь навести порядок, объявляют за то же самое жестоким самодуром.

Те же пресловутые букли и косицы дополняли военную форму того времени в соответствии с принятыми в обществе эстетическими взглядами. Сколько написано о неудобстве солдатских причесок с косицами, смазанными салом и посыпанными мукой, у которых крысы ночью отгрызали кончики. А еще, говорят, в них заводились вши, и в ночь перед смотром невозможно было спать, чтобы не попортить прическу. Правда же состоит в том, что букли и косицы отнюдь не были солдатскими прическами. При наборе в армию у рекрутов «забривали лбы», т.е. стригли наголо. Но чтобы они не выглядели, как наполовину бритые  каторжане, их «лысые» головы, легко поддающиеся, кстати, санитарно-гигиенической обработке, покрывались единообразными париками типа шапочек, плотно облегавшими голову, с буклями по бокам и короткой косицей на. Парики в течение двух столетий были неотъемлемой частью облика просвещенного европейца. Причем, в отличие от наших дней, их носили преимущественно мужчины, и не только дворяне - аристократы! Попробуйте представить без парика И. Ньютона, Ж.Б. Люлли, Ж.Б. Мольера, Б. Паскаля, И. С. Баха, М.В. Ломоносова. Со временем менялся их фасон, длина, цвет, но показаться в обществе вообще без парика считалось просто неприлично. Такое мог позволить себе разве что Петр Великий, пренебрегавший светскими, да и любыми другими обычаями.  Да еще, пожалуй, светлейший князь Таврический - Г.А. Потемкин, среди других чудачеств позволявший себе принимать знатных посетителей даже в затрапезном халате.

Понятно, что на чисто выбритых и легко поэтому умываемых солдатских головах вшам трудно было завестись. А на ночь (как и вообще в неслужебной обстановке) парик снимался и ни в коей мере не мог помешать спокойному солдатскому сну. Для придания белизны, парики посыпались отнюдь не мукой или мелом, а специальной пудрой, как о том невольно свидетельствует противник павловских нововведений А.В. Суворов в известном афоризме: «пудра - не порох, букли - не пушки, коса - не тесак, и я не немец, а природный русак».

Если говорить об отмечаемой современниками психической неуравновешенности, вспыльчивости Павла, особенно при виде ненавистной ему расхлябанности, нарушения порядка и дисциплины, то и тут ему далеко до прадедушки, легко пускавшего в ход свою знаменитую дубинку, со вспышками гнева которого, могла справиться лишь любимая жена - Катеринушка. Многие же обвинения просто выдуманы недругами Павла, чтобы очернить его и вызвать ненависть. Тут и знаменитая байка о полке, прямо с плаца отправленного маршем в Сибирь. Тут и насмешки над его Мальтийским проектом: как это, мол, мог православный государь стать во главе католического ордена мальтийских рыцарей, остров которых находится за тридевять земель - в Средиземном море! А на самом деле - как выгодно было бы для России иметь в центре Средиземного моря непотопляемую военно-морскую базу, контролирующую торговые, военные и морские пути! Что же касается покровительства католическим рыцарям… Так ведь Павел не первый из русских государей, кто принял в подданство неправославных христиан! До него то же самое успешно проделала Екатерина II, присоединившая при разделе Польши миллион польских католиков. Да и нехристи-татары прекрасно уживались с нами в завоеванном Крыму и Поволжье. Еще раньше в 1721 г. охотно включил в число своих подданных: католиков - литовцев и протестантов - эстонцев, земли которых отошли к России по Ништадтскому миру, Петр I, кстати тоже лелеявший в последние годы фантастический план присоединения к России острова Мадагаскар и даже направивший для этой цели в декабре 1723 г. посольство под командой вице-адмирала Даниила Вильстера. Флотилия эта была разбита штормом и вынуждена была встать в Ревеле на капитальный ремонт, а на следующий сезон Петру уже было не до неё, т.к. им овладела болезнь, приведшая в январе 1725 года к мучительной смерти.

Ну, что еще вменяли в вину несчастному императору, процарствовавшему всего-то 4 года и 4 месяца? Союз с Наполеоном? Поход в Индию? Так ли уж безумны были эти намерения Павла? Союз с Наполеоном был вынужденным и весьма удачным дипломатическим ходом Павла I в условиях войны с Англией - владычицей морей, видевшей в ушаковском флоте (блистательно разбивавшем турецкие флотилии) угрозу своему морскому господству. Измена Австрии, поставившей в Италии и Швейцарии под удар французов суворовские полки, естественным образом подталкивает Россию к союзу с наполеоновской Францией, победоносно воевавшей в Европе и блокировавшей британскую торговлю. Поэтому захват Англией в 1799 г. Мальтийской российской (хоть и заморской) губернии явился фактически объявлением войны России.  В ответ 23 ноября на все английские суда в портах России было наложено эмбарго, 15 декабря запрещен экспорт российских товаров в Англию, а через 3 дня - отправлено письмо Павла I к Наполеону о совместных действиях против Англии. В январе 1801 г. новые союзники договорились о совместном ударе по жемчужине британской короны - Индии. 12 января Павел посылает тридцать тысяч казаков во главе с атаманом войска Донского Василием Орловым «через Бухарию  и Хиву идти на реку Индус». В Астрахани к походу на Индию должен был присоединиться  тридцатипятитысячный французский корпус генерала Массена. Вряд ли не знавший поражений Наполеон послал бы свои войска, не просчитав всех последствий столкновения с колониальными отрядами сипаев. Это только нашего Павла можно было обвинить в авантюризме и легкомыслии, но не гениального полководца-покорителя Европы. А в марте (в ночь с 11 на 12) заговорщики, подкупленные английским послом,  убивают 46-летнего императора в новопостроенном Михайловском замке… Получив известие о его смерти, Наполеон сказал с сожалением: «они промахнулись по мне 3 нивоза, но попали в меня в Петербурге». На следующий день по воцарении Александра I поход в Индию был отменен. А ведь продолжись союз России и Франции - Отечественной войны 1812 г. могло бы и не быть!

Итак, мы выяснили, что все обвинения, выдвигаемые против Павла, можно было бы предъявить и его прадеду Петру, с той лишь поправкой, что Петр в начале своего единоличного царствования безжалостно казнил около тысячи (963) стрельцов за один октябрь месяц 1698 года. В 1708 после разгрома восстания Кондратия Булавина 27 июля казнили еще  двадцать три тысячи казаков, а на строительстве новой столицы за пятнадцать  лет в чухонских болотах полегло около восьмидесяти тысяч человек. Если бы Павел, придя к власти, казнил фаворитов матери и убийц своего отца, а заодно и своего старшего сына Александра, тогда, по-видимому, никто из его недоброжелателей не посмел бы пальцем шевельнуть против него, и заговор, о котором было ему известно, он раздавил бы в самом зародыше. Значит, если и есть в чем обвинять Павла, то только в недостатке кровожадности и жестокости.

      А теперь сопоставим деяния Павла, в которых он не уподоблялся Петру, а поступал вопреки своему великому прадеду. Петр I, желая передать престол в обход законного наследника-своего старшего сына - младшему Петру (от портомойки Екатерины), издал закон, который давал право монарху по своей воле назначать себе преемника. Впрочем, сам Петр не успел воспользоваться предоставленными самому себе полномочиями и умер, написав только: «отдайте все…». Тем не менее, этот далеко не мудрый закон вверг Россию в цепь дворцовых переворотов, прерванную именно Законом о престолонаследии, изданным Павлом в день коронации. Законом столь хорошо продуманным за долгие годы ожидания трона, что его силою восстановилась нормальная передача престола, нарушенная только революцией 1917 года.

Огромная разница была в отношении Петра и Павла к православному духовенству. Петр ненавидел его как ревнителя старинных устоев и обычаев, во всем противящемся его нововведениям. Отсюда его богохульные издевательства на «всепьянейших и всешутейших» соборах. Отсюда же уничтожение патриаршества, покушение на тайну исповеди, запрет пострижения в монашество молодых и здоровых мужчин, переливание колоколов на пушки, объявление в 1705 г. рекрутского набора за счет духовенства, а с 1707 г. - комплектования за его счет драгунского полка с лошадями и полным обмундированием, и в конце концов – полное подчинение Церкви государю, превращение ее в один из департаментов государственной структуры. Павел также провозгласил себя главою Церкви, но он, не в пример Петру, заботливо относился к духовенству. Уже 22 декабря 1796 г. Павлом увеличено жалование штатному духовенству. Священники освобождены от телесных наказаний, в то время как дворянам, они опять вводились за убийство, разбой, пьянство, разврат и другие уголовные преступления. Указом от 03 декабря 1797 г. духовенство было освобождено от повинности по содержанию полиции и отбыванию караулов. Вдвое увеличены расходы на содержание духовных школ. Петербургская и Казанская семинарии были преобразованы в духовные академии. Более того, Указом от 1 марта 1798 г. разрешено старообрядцам строить свои храмы во всех епархиях, а Сенатом принято решение об обработке церковных земель прихожанами и о выплате с этих земель части дохода на содержание духовенства.  

          Петр, как и «птенцы его гнезда» нещадно эксплуатировал крестьян, выжимая  «на пользу державе» все соки. А Павел в самый день коронации обнародовал манифест о 3-х дневной барщине и запрете принуждать крестьян к работе в воскресные и праздничные дни, а также продаже крестьян без земли.

Заботливо относился Павел Петрович и к русскому солдату. В отличие от Петра I, повелевшего заковывать рекрутов - новобранцев в деревянные колодки, чтобы они не разбежались по дороге к месту службы, Павел 1 старался всячески  облегчить жизнь простого солдата. Как уже упоминалось, он прекратил расхищение генералами рекрутов каждого нового набора, использование солдат на работах в генеральских поместьях. Прекратилось обкрадывание солдат полковыми командирами, в результате чего улучшился солдатский рацион. Введена уголовная ответственность офицеров за жизнь и здоровье солдат. Солдатам разрешено жаловаться на злоупотребления командиров, что строго воспрещалось при Петре Великом. Неудивительно, что наутро после убийства Павла I, когда пьяные гвардейские офицеры поздравляли солдат словами: «Радуйтесь, тиран умер!», то в ответ они слышали: «Для нас он был не тиран, а отец!» (как свидетельствует А. Коцебу).  Не зря ведь именно перед гробницей Павла Петровича в Петропавловской церкви постоянно горели свечи и служились панихиды.

Павел отличался огромной работоспособностью, о чем свидетельствует не только множество новых, изданных им законов и указав, но и распорядок его дня. «Царь сам за работой с ранней зари, с 6 часов утра. Мир живет примером государя. В канцеляриях, департаментах, в коллегиях, везде горели свечи с пяти часов утра в столице.  Сенаторы с 8 часов сидели за красным.

Защищая Павла Петровича от нападок его клеветников, мы отнюдь не стремимся представить его идеальным государем. Недостатки воспитания, смутные детские воспоминая об убийстве отца, обиды на мать, отстранившую его от престола и опасения за собственную жизнь - все это не могло не повлиять на вспыльчивость и неуравновешенность характера будущего императора. Продолжением достоинств были его недостатки: дисциплина , доходившая до муштры, почитание самодержавной власти до - снимания шапок перед царским дворцом. Всякое нарушение законного порядка каралось опалой или ссылкой  в собственные поместья, и об этом много написано! Впрочем, незадолго до убийства, Павел простил всех ссыльных и даже снабдил амнистированных средствами для возвращения домой, как и прощенных им участников польского восстания во главе с Костюшко.  И уж во всяком случае, никого из своих недругов Павел I не предал смертной казни, не говоря уж о том, чтоб собственноручно рубить головы противникам и участвовать в их пытках.

Импонирует и удивительное бесстрашие, с которым Павел I с поднятым забралом шел против беззаконностей и несправедливостей своей эпохи, опираясь не на кровавые репрессии, а всего лишь на нравственный авторитет законного государя, радеющего о государственной пользе. Причём, шёл очень недолго: всего-то 4 года 4 месяца и 4 дня. Много ли успели прославленные наши государи за первые 4 года своего царствования?

Иван Грозный, даже считая с момента венчания на царство в 1547 г., взял бы Казань, а покорение Астраханского ханства и Сибири оставалось бы далеко впереди. Алексей Михайлович ещё не присоединил бы Украины, не укротил бы разинского бунта, не заключил бы Андрусовского мира с Польшей. Пётр Великий за 4 года после женитьбы на Евдокии Лопухиной (1689 г.) и устранения Софьи фактически передал государственные дела в руки родственников матери- Нарышкиных , а сам всецело отдался «нептуновым и марсовым потехам». Взятие Азова (1696), Полтавская виктория (1709), и Ништадтский мир (1721) – всё это было ещё впереди. Даже великое посольство в Европу ещё не состоялось! Александр II за 4 года не успел бы ещё освободить крепостных (1861 г.), не говоря уж о реформах! И тогда становится ясно, как много успел сделать за эти 4 с небольшим года столь долго отстраняемый от власти и столь долго готовившийся к ней Павел I.

            Первый же Указ в день коронации – Закон о престолонаследии – внёс столь необходимую упорядоченность в передачу верховной власти, прекратив чехарду дворцовых переворотов и улучшив подготовку цесаревичей к их будущему служению государству. Ограничение барщины 3-мя днями в неделю позволило крестьянам больше времени и сил уделять своему клочку земли, что благотворно сказалось на повышении народного благосостояния. Запрещение продажи крестьян без земли положило конец бесчеловечному разлучению семей. Основа армии – солдаты – ощутили отеческую заботу царя, запретившую под страхом строгих наказаний расхищение полковых средств и провизии, употребление солдат на полевых и строительных работах в генеральских поместьях. Да и сам офицерский корпус, развращённый «вольностью дворянства», освобождённого от обязательной службы, энергичными мерами Павла Петровича начал приводиться в порядок. Чиновники стали вовремя являться на службу, заниматься государственными делами, от чего они порядком отвыкли в предшествовавшее царствование. Безусловно, для этого потребны были жёсткие – даже жестокие – меры: возвращение телесных наказаний для дворянства (в случае уголовных преступлений) и установление «палочной» дисциплины в армии.

          В то же время от телесных наказаний совершенно освобождалось духовенство. А кроме того – и от воинского постоя, и от караульной повинности и от расходов на содержание драгунского полка, введённых  ещё при Петре Великом. Павлом Петровичем были вдвое увеличены расходы государства на содержание духовных школ. Штатному духовенству было увеличено жалование.  В октябре 1780 года было принято "единоверие" - компромисс между православием и старообрядчеством. Да и самим староверам Павел I разрешил строить свои храмы по всей России. 18 января 1801 года Манифестом Павла I-го (по просьбе царя Георгия XII-го) Грузия присоединена к России. При Павле Петровиче началось заселение южной части Восточной Сибири. Им учереждена Российско-Американская компания в Иркутске. Россия получила право прохода военных судов через проливы Босфор и Дарданеллы. Указом от 23 декабря 1797 года основаны военно-сиротские дома и первый из них - Павловский военный корпус.

Инициатива царя-рыцаря решать политические споры не войной, а поединком государей и предложение о создании международной системы коллективной безопасности - способствуют созданию привлекательного образа справедливого и разумного правителя, горячо любившего свою страну, свой народ и всеми силами заботившегося о благе своих подданных.

 

Примечания и библиография:

1)Случайно ли, что на второй день после его рождения, Петр вынудил старшего Алексея отказаться от притязаний на престол, а имя младшего (со 2 января 1717 г.)  было вписано в официальный календарь для всенародного почитания дней рождения и именин нового наследника? Впрочем, надежды царя-реформатора - передать престол своему любимому «Шишечке» были разрушены в 1719 г. смертью четырехлетнего младенца на следующий год после убийства в 1718 г. законного наследника. А Петр II все же взошел 5 мая 1727 г. на престол (правда, после двухлетнего бесцветного правления Екатерины II). Но им стал сын убиенного Алексея, внук Евдокии, насильно постриженной в монахини под именем Елены и пережившей мужа, сына и внука (умершей в 1733 г.)

2) Как и другая Екатерина, подруга и соучастница переворота – княгиня Екатерина Дашкова, поставленная в благодарность за это во главе двух академий.

3)У Алексея Толстого кроме известного апологетического романа «Петр I» есть еще и менее известная пьеса, которая так и называется: «Заговор императрицы».

4) Подобные парики до сих пор (наряду с мантиями) приняты в английском суде

5) Сергей Цветков. Александр Суворов, М. 2001 г. стр. 378.

6) И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей в ХУ1 и ХУ11 столетиях, Москва, 2005 г., стр. 674-676.

7) Н. И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей.Москва, 2008 г.

         8) Н.Г. Устрялов. История царствования Петра Великого. Т. 1-4,СПб.1859-1863.

9) Сборник статей История России и дома Романовых в мемуарах современников,

П.Гордон. Дневники генерала Патрика Гордона в России 1661-1678 гг.,Москва, 2000 г.,

С. Коллинс. Нынешнее состояние России (Утверждение династии в ХVIIвеке) Москва, 1997 г.

10) А.А.Нартов . Рассказы о Петре Великом, СПб.,2001 г.