Благочиние Влахернского округа города Москвы

Чему учит религиовед, оставшийся атеистом?

Заметки протоиерея Виктора Шкабурина об учебнике «История религий Востока» доктора исторических наук профессора Л.С. Васильева.

прот. Виктор Шкабурин

Чему учит религиовед, оставшийся атеистом?

 

(Заметки об учебнике «История религий Востока» доктора исторических наук профессора Л.С. Васильева. Москва, изд-во «Книжный дом-Университет», 8 изд-е, 2006г.)

В поисках литературы по сравнительному богословию, которую, к сожалению, нечасто встретишь в наших православных магазинах, мне пришлось заглянуть в обычный – книжный.

Среди многочисленных апологетических изданий по буддизму, даосизму, ламаизму, исламу и иудаизму мне хотелось отыскать современное исследование, которое, не отдавая явного предпочтения ни одной из религий, произвело бы сравнительный анализ наиболее распространенных из них. Моё внимание привлекла объемная (696 стр.) книга доктора исторических наук, профессора Л.С. Васильева «История религий Востока», объективность и взвешенность оценок, которой гарантировались, казалось бы, тем, что она рекомендована в качестве учебного пособия для российских ВУЗов, причем, предназначалась (как указано в аннотации), не только студентам и аспирантам, но и преподавателям высшей школы. Серьёзность и фундаментальность исследования подтверждалась и тем, что оно выдержало 7 изданий, а настоящее – восьмое анонсировалось как «расширенное и обновленное».

Импонировала и русская фамилия учёного-исследователя, не таившая опасностей злопыхательных выпадов против России, её народа и религии, которыми « грешат» иностранные авторы, плохо знакомые с нашей историей и культурой.

Из предисловия следовало, что автор уже свыше 30 лет изучает религиозную проблематику, трудясь в солидных научных учреждениях – институте востоковедения АН СССР, где он «проработал всю жизнь» (стр.4) и в престижном МГИМО, где специалистов в данной области лучше него (по его собственному утверждению) просто не существовало).

Привлекало и утверждение, что «для автора …все рассматриваемые им религии Востока в принципе равны и заслуживают внимания» (стр.5).

«Значит, это именно то, что мне нужно, удовлетворённо решил я, покупая увесистый томик.

И вот передо мной только что приобретённая за 295 рублей книга, написанная с большим размахом. Её содержание охватывает и определение задач религиоведения (гл. 1) и взаимоотношения общества и государства (гл.2), и описание ранних форм религий (гл 3) у народов Австралии, Океании и Азии, Европы (гл.4) Африки и Америки (5 гл.). Описаны религии народов майя, инков и ацтеков (7 гл.), шумеров и ассирийцев (9 гл.). Две главы посвящены иранскому зороастризму и, наконец, основная часть исследования посвящена современным мировым религиям – иудаизму (12-13 гл.), исламу (16-19 гл.), буддизму (22,28;30 гл.) и ламаизму (20-24 гл.) Почему-то в сферу исследования восточных религий, попало и христианство (14 гл) (правда , в его ранней (восточной) разновидности и даже - российское православие (гл.15); которое ну, с очень большой натяжкой можно причислить к традиционным религиям Востока (разве что-восточной Европы).

Впрочем, мне это было как раз на руку, т.к. позволяло взглянуть на все рассматриваемые религии и сравнить их между собой с точки зрения христианина, каким вероятно мог бы быть в России начала ХХI века русский исследователь Л.С. Васильев.

Правда, уже в предисловии насторожило то, что в книгу вошёл «без существенных изменений» курс «Культурно-религиозные традиции стран Востока», который автор преподавал ещё 30 лет назад (т.е. в 1976 году) – студентам Института международных отношений, в котором, как известно, в эпоху «развитого социализма» невозможно было иное идеологическое освещение любой религии, кроме как с позиций диалектического материализма и «научного атеизма». Сам Л.С. Васильев авторитетно свидетельствует об этом: «Спецификой атеистов и их, если так можно выразиться, специальностью было гонение на любую религию с большими полицейскими и прочими возможностями, которые ныне именуются властным «ресурсом». Естественно, что после крушения коммунистического режима атеисты в нашей стране практически исчезли. Большинство из них стали религиоведами (стр.10).

Откровенное признание одного из ведущих религиоведов страны, и последующее знакомство с книгой, только утвердило меня в предположении, что атеистическая закваска автора, так или иначе, сказалась на его отношении к изучаемым религиям.

Прежде всего, бросилась в глаза неприязнь, с которой Л.С. Васильев отзывается о православии.

К слову сказать, о западном христианстве он избегает говорить подробно, но при редких упоминаниях у него находятся только почтительные и уважительные выражения.

Зато, нисколько не стесняясь, автор шельмует православное духовенство, начиная с древней Руси: «Пусть часть священников могла [?] служить образцом. Большинство им не было [весьма категорично! Однако, хотелось бы узнать на основании каких источников или опубликованной статистики даётся это безапелляционное суждение?]. Более того, церковь в целом, насколько это можно себе представить, не ставила перед собой целью поддерживать и тем более[!] поднимать нравственную культуру паствы [все историки – исключая советских,- согласно свидетельствуют об обратном]. В текстах [каких?] встречаются [где?] упоминания о том, что попы занимались ростовщичеством, нередко соглашаясь (явно за соответствующую мзду) на то, чтобы кто-то [кто именно?] принёс в их церкви явно ложную клятву. [Хотелось бы знать, откуда почерпнуты эти сведения, столь компрометирующие духовенство?].

Неудивительно, что в общем и целом престиж белого духовенства, которое общалось с народом и должно было служить для своих прихожан достойным пастырем [чудная конструкция!] – был в стране довольно низок (…). Такое положение не могло не сыграть своей роли в том, что христианство как церковь с высокими нравственными и культурными стандартами не доходило в должной мере до широких масс простого народа, как то было в западном католичестве, где священники соблюдали целибат (безбрачие) и все своё влияние обращали на то, чтобы поднять свою паству на более высокий уровень культуры! (стр.348).

А чего стоит пассаж:

«Как правило, белое духовенство, притч [так написано у профессора; видимо, не отличающего причта от притчи!] и паства были достаточно близки друг к другу, что проявлялось, в частности, в том, что все они [!] принимали участие в пирах и попойках [!!!], обычно связанных с праздничными (венчание, крещение) и даже скорбными (отпевание, поминки) событиями, да и просто по любому поводу [Подчеркнуто мною]. Попойки были обычно по-русски широкими, так что пьяный священник не был необычной фигурой. Естественно, что не ему было внушать своей пастве, что напиваться до скотского состояния (а эта норма возникла отнюдь не случайно, причём не сегодня и не вчера) негоже. Разумеется, это касается не всех [неужели?] священников, кто стремился соблюдать в церкви и тем более[почему- «тем более»?] вне ее высокий моральный стандарт. Однако паства не слишком привыкла к этому» (стр.347).

Что-то слышится до боли знакомое в этих «старых песнях» об уже порядком надоевших беспочвенных обвинениях православного духовенства в пьянстве «нашими братьями» баптистами, иеговистами и другими сектантами.

И уж совсем неприлично для русского историка, а тем более – для учебника российских студентов – выглядят кощунственные насмешки над почитаемым не только православными, но и всеми русскими людьми (даже в периоды лютейших гонений на церковь) – защитником Руси – святым благоверным князем Александром Невским: «…одним из наиболее унижавшихся [перед татарами] был будущий русский святой Александр Невский, удачно сумевший воспользоваться непрочным льдом Чудского озера для победы над тяжеловооружёнными западными рыцарями и столь же результативно вползавший на коленях в шатёр татарского хана для того, чтобы отнять ярлык на великое княжение у своего старшего брата Андрея» (стр.349)

 

Столь же пренебрежительно профессор пишет и о равноапостольном князе Владимире, который «крестил свой народ, загнав многих[!] киевлян летом 988 г. в Днепр, где и был произведён коллективный обряд крещения, сопровождавшийся уничтожением языческих идолов» (стр. 345)

 

А ещё у доктора исторических наук «есть сведения [какие именно? откуда?], что княгиня Ольга была склонна принять христианство (если даже уже не приняла его)», хотя в летописях и исторических исследованиях этот вопрос давным-давно решён совершенно однозначно. Подобные «сведения» и вообще – подобный тон изложения отечественной истории достойны пера не серьёзного учёного, а какого-нибудь невежественного журналюги! И уже не удивительно встретить утверждение Л.С. Васильева, что в новгородской ереси жидовствующих «собственно еврейского элемента в ереси не было заметно» (стр.354) А то, что зачинщиком и главным проповедником этого антиправославного учения был иудей Схария, видимо, неизвестно «лучшему специалисту» по религиям Востока!

Столь же легковесны (если не сказать – кощунственны) рассуждения бывшего атеиста – нынешнего религиоведа о Христе и о Церкви.

Снова извлекается из забытия давно уже опровергнутая теория Бруно-Бауэра о мифологическом источнике Христианства.

«Справедливость и привлекательность построений этой школы состоит [для автора учебника] в том, что мифологическая основа евангельской традиции действительно вне всяких сомнений, ибо заимствования и переработка чуждых влияний в рамках нового синтеза [вполне наукообразно!] действительно были – или, во всяком случае, многим казались – едва ли не важнейшей основой, фундаментом новой религии» (стр.323).

 

Однако, упоминая и о второй школе – исторической «ныне фактически признанной» исследователь пишет, что «в основе легенд и преувеличений евангельских рассказов все-таки [!] лежат какие-то [!!] реальные события. Но какие именно? Как их обнаружить? (стр.323)», – недоумевает он.

Оказывается, только благодаря кумранским находкам, можно представить реконструкцию «гипотетического генезиса [ну разве не научно?] христианства».

«Вполне можно представить, – пишет Л.С. Васильев – как обрывочные, но достаточно тесно связанные друг с другом общей идеей события и явления, личности и деяния со временем слились в нечто единое и цельное. Это цельное, вначале не имевшее ни облика, ни имени, со временем обзавелось тем и другим, выступило в облике столь страстно всеми ожидавшегося Мессии, а также обрело биографию, наполненную вмешательством высших божественных сил, которые, собственно, и сыграли решающую роль как в его появлении на свет (непорочное зачатие), так и в его драматическом уходе из мира (распятие, смерть и самое главное – воскресение). Осталось лишь привести все эти отрывочные данные в некоторый порядок и снабдить их достаточным количеством мелких, но весьма небезынтересных деталей, что и было сделано авторами Евангелий» (стр.324).

Вот как всё, оказывается, просто! Что-то не видно отличий в писаниях «лучшего религиоведа» от прошловековой атеистической пропаганды! Всё также он сомневается в чудесах Христовых: «Воскрешение Лазаря изображено в текстах не вполне убедительно. А может быть он и не умирал, а был, скажем, в состоянии летаргического сна?» (стр.325). Дальше – больше!

«Удаление его [т.е. Христа – везде с маленькой буквы] на небо [вознесение, что ли?] – а это самое главное из чудес, которое он будто бы совершил за свою короткую жизнь – последнее и самое главное чудо» (стр.325).

А мы-то думали, что самое главное чудо – это воскресение из мертвых, поправшее смертию смерть!

Во всей книге не найти ни одного доброго слова о Спасителе. Не приведено ни одного Его изречения. Нет вообще ни одной полной цитаты из Нового Завета. Это ж надо умудриться! Нет речи ни о первородном грехе, ни об искупительном подвиге Спасителя.

Я уж не говорю о ссылках на труды предшественников (упомянутых в 1-ой главе, посвящённой обзору религиоведения), о списке использованной или рекомендованной литературы, о хоть каком – либо научном библиографическом аппарате, без которого немыслимо современное научное исследование. Или для вузовского учебника это не обязательно? Или студенты обязаны безропотно верить своему профессору на слово?

Впрочем, однажды, доброе слово о православии на страницах книги всё же промелькнуло (ведь объективность как-никак должна же присутствовать!).

Ругая русские монастыри, озабоченные «только наращиванием своих владений», автор отмечает одно-единственное светлое исключение: «Знаменитая Троице – Сергиева лавра времён Сергия Радонежского болела за Русь, о чём свидетельствуют принявшее участие в Куликовской битве посланные Сергием монахи Пересвет и Ослябя. Но это было своего рода исключение» (стр.351).

Видимо, в последующей истории страны автору не удалось обнаружить, чтобы лавра, (которая, кстати, не была ещё лаврой во времена преп. Сергия) «болела за Русь», да и вообще – увидеть что-либо доброе, исходящее от церкви. В этом автор учебника солидарен со всеми сектантами, нападающими на Православие: «Православная церковь, как правило, не считала необходимым заботиться об удобствах прихожан. Проповеди читались на чужом пастве и сложном для её понимании [речь идёт о XVI веке] церковно-славянском языке, причём за эту практику церковь твёрдо держится – как и за свой давно уже отставший от всемирного календарь, – вплоть до сегодняшнего дня [тавтология]. Кроме того, в русской церкви – в отличии [опять-таки!] от западной – нет никаких сидений для прихожан, которые вынуждены долгими часами стоять, переминаясь с ноги на ногу, что особенно неудобно в дни больших праздничных богослужений. Такого рода неуважение не могло способствовать повышению интереса паствы к церкви, не говоря уже об уровне её культуры» (стр.355). Здесь, что ни слово, то- перл!

Уважаемому доктору наук, видимо, представляется более «культурным» молиться Богу сидя, а ещё лучше - удобно развалившись в кресле. Мне придется может быть ещё больше огорчить автора учебника, сообщив ему, что во время больших церковных праздников мы вынуждены в нашем храме убирать даже и те немногие скамеечки, что обычно стоят у стен, чтобы освободить дополнительное место для пары десятков прихожан, не имеющих возможности протиснуться в церковь, переполненную молящимися. Так что причина – не только в благоговейном совершении православными молитвы стоя (кстати, не только в храме, но и дома, где есть и стулья, и даже диваны), но и в элементарной нехватке храмов, которых на сегодняшний день в Москве необходимо, по крайней мере, на порядок больше. В тех же православных странах, где храмы не взрывались атеистами (например, в Греции, на Кипре в Антиохи) и где за богослужением могут свободно разместиться все желающие, там сейчас не в диковинку стулья и скамьи, на которые могут опуститься в определенные моменты службы немощные или уставшие прихожане. В православных греческих монастырях предусмотрены даже специальные седалища с откидывающимися сиденьями, на которых, в соответствующие разделы богослужения, церковным уставом разрешается сидеть и монахам.

Кто же вызывает у Л.С. Васильева симпатии, кроме, разумеется, западных католиков и протестантов? Догадаться нетрудно: это раскольники-старообрядцы, и вообще – сектанты!

 

«Сектанты, как правило, были людьми активными, умелыми и трудолюбивыми. Они не предавались пьянству, не смели сквернословить, не говоря уж о воровстве, уважали труд и собственность [что-то мне это опять напоминает!], кому бы она не принадлежала, и вообще гораздо больше были похожи на пуритан из числа западноевропейских протестантов [вот – образец!], особенно ранних и наиболее принципиальных, нежели на тех своих [читай – православных], односельчан, которые вполне спокойно и равнодушно приняли реформы и остались жить в своих деревнях так, как жили в них, включая любовь к выпивке, безразличие к культуре речи и вообще к бытовой культуре, неуважение к чужой собственности и традиционные нормы весьма скромного трудолюбия» (стр.362).

Для сравнения с этой уничижительной и косноязычной характеристикой русского православного народа, приведём высказывание Л.С. Васильева о еврейском, где тон совершенно меняется, не жалея никаких похвал для « незаурядных способностей этого народа» (стр.310)

« Чем больше развивалась европейская наука, … тем больше спрос был на умы, как в сфере обществоведения, так и в ещё большей степени в естественных науках. А среди умных людей доля евреев была значительной, непропорционально большой [расизм, однако!], если принять во внимание численность иудейских колоний. Здесь можно было бы поставить весьма непростой вопрос: почему это так, и почему вплоть до сегодняшнего дня [тавтология] антисемитизм питается в основном слепой и неутолимой завистью к процветающим евреям и особенно к численности их в таких сферах, как финансы и предпринимательство, политика, литература и искусство, наука и медицина или даже элементарные занятия, требующие энергии, инициативы, разумных рассуждений и решений? Можно было бы заметить, что с точки зрения правоверного иудея [которую нигде и никак не посмел оспорить автор!] здесь нет вопроса, ибо всё само собой разумеется [вот так!]: евреи – избранный народ Господа, причём не иудейского, а единого и общего для всех» [христианского что – ли ? или мусульманского –не совсем ясно] (стр.310). И чуть далее: «В XIX и особенно в XX в. Потребность в умных и талантливых и просвещённых светских деятелях во всех сферах жизни возросла многократно. И евреи, обладавшие соответствующими интеллектуальными потенциями», откликнулись на этот призыв» (стр.311)

Ещё?- пожалуйста! « Просвещённые и хорошо образованные евреи, быстро занявшие видное место в мировой элите (…) становились в ряды активных граждан той страны, где они жили. А в некоторых из этих стран, где общий интеллектуальный уровень народа был по каким-либо причинам ниже среднего, как например в России [ну, не скотина-ли?], с её к тому же очень большим количеством евреев, появившихся при Екатерине после присоединения Польши, они энергично выходили на передний план общественно-политической жизни» ( стр. 312).

Ну, скажите мне, какие евреи прославились в России XVIII-го века на переднем плане общественно-политической жизни?» Может быть евреями были Орловы или Потёмкин, проводившие политику Екатерины II? Может, из иудеев происходили полководец Суворов или адмирал Ушаков? Может быть евреем был самый выдающийся учёный того времени Ломоносов или поэт Державин? Может быть, архитектор Баженов или композитор Бортнянский – были евреями?

Да и в следующем, XIX веке, в России как-то обходились без евреев в политике, финансах и искусстве! Не были евреями ни Пушкин и Лермонтов, ни Тютчев и Некрасов, ни Толстой и Достоевский, ни Глинка и Чайковский, ни Канкрин и Столыпин, ни Хомяков и Соловьёв. Вот в XX веке (особенно после дарования царём конституционных свобод 1905 года), действительно хлынул неудержимый поток евреев в политику, финансы и журналистику. Вот разрушать они мастера. В революционном движении роль евреев – несомненна: почти все лидеры за редким исключением (Сталин, Микоян, Бухарин, Калинин) имели отношение к еврейству, хоть и назывались чужими фамилиями: Мартов, Свердлов, Троцкий, Зиновьев, Каменев и многие другие. А в карательных органах ЧК – их вообще было подавляющее большинство, но об этом они не любят вспоминать. Можно говорить о холокосте, «унесшем жизни 6 млн. европейских евреев» (стр.313), но нельзя говорить о гораздо больших жертвах нацизма среди русских, белорусов, украинцев, цыган, о которых почему-то не принято вспоминать, хотя именно русский народ понёс наибольшие потери (около 20 млн. человек) во II мировой войне и именно русский народ был главной силой, победившей фашизм, в том числе и благодаря воодушевляющей молитве православной церкви. Однако это не нашло никакого отражения на страницах учебника для российских ВУЗов.

Наоборот, всячески подчёркивается только её «негативная» роль в поддержке самодержавия: «Весь этот [синодальный] период существования русской империи церковь была неотъемлемой и управляемой чиновниками её частью, причём статус её временами подвергался новым ощутимым переменам и становился всё менее значительным. Прежде всего, получавшие доход из казны священники теперь были обязаны всё своё богослужение поставить на службу самодержавию [вместо службы Богу?] Впрочем, и это не спасло их от дальнейших экономических притеснений» (стр. 363).

«Естественно, что статус православной церкви как автокефальной структуры от всех этих реформ сильно пострадал, но сам клир не потерял своих доходов и продолжал верно служить государству» (стр.364).

В глазах доктора исторических наук «верно служить государству» представляется, видимо, если не преступлением, то – совершенно недостойным делом. Поэтому совсем уже не вызывают никакого удивления его уничижительные отзывы о современном патриотизме Церкви, исполненные всяческой иронии и язвительного сарказма. С одной стороны – по словам учёного религиоведа «регулярно посещает церковь ничтожное меньшинство [а считает себя православными подавляющее большинство] населения, многие заходят туда изредка, иногда […] в основном по праздникам и напоказ, для того, чтобы это было видно всем по телевидению[!]». ( стр.369)

С другой стороны, «православие, чем дольше, тем больше ассоциируется в умах и сердцах многих (причём не столько масс малообразованных деревенских тружеников [где он нашёл эти массы?], сколько – даже чаще – высокопоставленных и очень заинтересованных в поддержке электората [т.е.- многочисленных верующих? В.Ш.] политических верхов) с теми духовностью и патриотизмом, которых так не хватает сегодня нашей стране» […] «Возможно, - соглашается Васильев, - сближение с церковью и поддержка со стороны иерархов сегодня действительно кое-чего стоит [всё-таки!]. Но стоит ли церковь того, чтобы давать ей в руки столь сильное орудие, как тесную близость с власть имущими? Не приведёт ли это нашу и без того сбитую с толку страну к тому, что духовность и патриотизм действительно будут отданы на откуп церкви (что выглядит особенно парадоксально) [почему же?] с неожиданно сблизившимися с ней наследниками вчерашних большевиков?» (стр.370).

По логике Васильева выходит, что если завтра коммунисты начнут бороться против абортов или гомосексуализма, то Церковь по этой причине должна тут же отказаться от своих взглядов на эти проблемы, чтобы только «неожиданно» не сблизиться со вчерашними гонителями? Странная логика!

Наконец, завершается исследование Православия в России откровенными нападками Васильева на священноначалие нашей Церкви. У него, видите ли, «существуют большие сомнения по поводу того, насколько иерархи сегодняшней русской православной церкви [все, конечно же, с маленькой буквы: – грамотей!] духовны и патриотичны.

Ведь немалое число их прошло при советской власти хорошую школу, во многом насыщенную столь свойственными правящим кругам СССР цинизмом и продажностью [видимо, судит по себе!]. Сегодня нужен патриотизм – пожалуйста, мы будем за него [как будто когда-нибудь было иначе!]. Нужна духовность – а почему бы и нет [о духовности автор, похоже, вообще понятия не имеет!]. Но к чему на деле среди задающих тон в современной православной церкви видных иерархов, особенно старшего возраста сводиться, то и другое? [ Ну-ка, ну-ка, очень интересно!]. Прежде всего, как и всегда, к очень настойчивому стремлению восстановить экономические и политические позиции в стране» (стр.370).

Вон оно что! Это просто поразительно!

Как может серьёзный историк-доктор наук и профессор-религиовед поливать грязью православную веру большинства населения своей страны! Причём, не в изданиях жёлтой прессы, выражающих негативно-разрушительное отношение к любым процессам, укрепляющим государственность и веру в России, и не в брошюрке для своих братьев – сектантов, но в Вузовском учебнике, предназначенном для выработки у российских студентов и преподавателей самостоятельного мировоззрения в области религиоведения, в учебнике, по которому учатся те, кто определяет религиозную политику в школах и институтах, от кого зависит, какой религии в подведомственном учебном заведении отдать предпочтение пред другими.

Можно ли представить, чтобы в учебниках Италии поливали грязью католическую церковь, или в Израиле (да хотя бы и в США) позволили себе неполиткорректные отзывы об иудаизме? Не умолчим и о мусульманских странах, где хула на Аллаха и Ислам до сих пор ещё карается смертью.

Может быть этим объясняется осторожность, с которой Л.С. Васильев излагает историю и учение ислама, не позволяя себе ни малейшего выпада и даже неуважительного высказывания в его адрес. Впрочем, и к другим религиям автор вполне благосклонен. Исключение составляет только вера большинства его соотечественников.

Невольно закрадывается мысль об ангажированности автора учебника, которая явно обнаруживается, например, при красочном описании иракского тирана, «чьи угрожающие миру попытки овладеть оружием массового уничтожения привели к военному столкновению с такими великими державами, как США и Англия, которые взяли на себя решение проблемы изменения политического строя Ирака и ликвидации возможной опасности в виде расползания по всему миру «смертоносного оружия» (стр.452).

И никакого нет дела религиоведу до того, что малейших следов этого «смертоносного оружия» так и не было обнаружено! Что Ирак, (как и перед этим – Сербия) пал жертвою претензий США на мировое господство. Не видно ни тени осуждения агрессии США: вот где показались наружу уши заказчика учебника! Грант ли автор какой отрабатывает от фонда Сороса или неких «неправительственных организаций» Запада? Или это действительно зов совести и веление сердца? Если это так, то надо быть просто слепым, чтобы не увидеть отношений между сильным и бессильным, описанных ещё дедушкой Крыловым: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!». Неужели это непонятно доктору исторических наук? Чему же он в таком случае может научить других?

Удивительно ли, что его учебник, выдержавший 8 изданий и отравивший тем самым сознание целого поколения учившихся по нему студентов, воспитывает рьяных противников введения в российских школах «Основ православной культуры», противников предлагающих – в качестве более приемлемой альтернативы – введения школьного предмета «История религий», преподаваемый религиоведами, окончившими светские ВУЗы. Чему такие религиоведы могут научить – предположить нетрудно: рецензируемый учебник, по которому учатся будущие преподаватели, даёт нам на это весьма ясный и недвусмысленный ответ.

Кстати, проблемы российской культуры также не обойдены вниманием автора учебника. «Хорошо известно, – пишет он, – что если чего нашему народу действительно не хватает, [остальное всё уже есть!], так это именно культуры. Во-первых, культуры слова (матерный язык давно уже и успешно вытесняет русский литературный; делает ли церковь что-либо, препятствующее этому? И элементарного общественного поведения, включая воровство, как вообще, так и, особенно, по мелочам. Во вторых, культуры труда и умения уважать труд других, а не завидовать имущим. Наконец, просто культуры бытового поведения, начиная с пьянства и мордобоя, доводящего людей до бытовых преступлений, включая убийства, что явственно преобладает на фоне других преступлений, которых тоже немало» (стр.371).

Что ж, слов нет! Эта неуклюже- громоздкая фраза, по-видимому, может служить показателем литературной культуры доктора исторических наук, как впрочем, и многие другие его высказывания; приведенные выше! Может быть, ему удалось бы сделать свой стиль более гладким, а свои суждения более выверенными и взвешенными, если бы он в своё время имел возможность освоить «Основы православной культуры! Однако, не получив в советские годы фундаментальных познаний в этой области, профессор Васильев рьяно возражает против приобщения современных школьников к «так называемой православной культуре»:

«Церковь издаёт много различных трудов, как богословских, так и общественно - политических. В них встречаются разные идеи, в том числе требования индоктринировать школьников, приобщить всех их к так называемой православной культуре. Но что такое [недоумевает доктор наук]- церковная православная культура? Чем отлична она от Закона Божьего [наконец-то написал с большой буквы]? И если отлична, то помогает ли она действительно повысить культуру народа?» (стр.371).

Продолжим ряд риторических вопросов: помогает ли история извлечению уроков из неё? Помогает ли литература выработке вкуса к чтению? А к составлению учебников? Судя по учебнику «История религий Востока», ответ, во всяком случае, весьма и весьма неоднозначен. Что же касается отличия вероучительного Закона Божьего от культурологических Основ православной культуры (извиняюсь за неизбежную тавтологию), то оно давно уже понятно всем непредубежденным специалистам- религиоведам, более-менее серьёзно знакомых с этой обсуждаемой в течение десятка лет проблемой.

Закон Божий, преподаваемый в воскресных школах при православных храмах и в конфессиональных православных гимназиях, призван укрепить православную веру в детях из православных семей, дать им твёрдое основание для постижения православного вероучения. А «Основы православной культуры» предназначены для всех российских школьников, желающих факультативно ознакомиться с православным искусством философией и культурой.

Ведь мы же – не американские «иваны, не помнящие родства»! Мы обладаем тысячелетней традицией, в основе которой лежат христианские (а вернее – православные) ценности! Без них невозможно правильно понять и в полном объёме наследства на иконопись А.Рублёва и Ф.Грека, ни живопись Иванова и Крамского; ни музыку Бортнянского и Рахманинова, ни повестей Гоголя и Достоевского. Без знакомства с православным мировоззрением останутся совершенно недоступными стихи Тютчева:

«О, вещая душа моя,

О, сердце, полное тревоги,

О, как ты бьёшься на пороге

Как бы двойного бытия!»

 

Не имея верного представления о православии невозможно глубоко проникнуть в смысл философских построений А.С.Хомякова, В.С.Соловьева, братьев Трубецких, о. Павла Флоренского и С.Л.Франка. В конце концов, знакомство с элементарными сведениями о нормах поведения в православном храме, не говоря уж о библейских и евангельских заповедях, будет совсем не лишним для любого человека, живущего в России, а тем более для тех, кто, так или иначе, соприкасается с учением и практикой православия в своей профессиональной деятельности.

Стыдно ведь должно быть учёному - религиоведу рассказывать о современном православии, пользуясь запасом атеистических сведений тридцатилетней давности, не приводя ни единой евангельской цитаты (как, впрочем, и рассуждать о теории и практике ислама, умудряясь обойтись без цитирования Корана и Сунны!). Ведь изложение «своими словами» далеко не всегда адекватно передаёт особенности и дух того учения, о котором читателю хотелось бы иметь представление наиболее близкое к первоисточнику, а не принимать только на веру бездоказательные домыслы невежественного профана, хоть и обзаведшегося учёными степенями и званиями.